8:45.
Микеле торопливо шел по коридору и внимательно следил за номерами на дверях.
Простая табличка «925». Да, это нужный ему офис. Он толкнул дверь и оказался в полутемном помещении. Артист с удивлением оглянулся, пытаясь увидеть хозяина сего странного офиса. Но вот из другой комнаты к нему шагнул человек, щелкнул выключателем, и таинственная комната превратилась в обычный офис фотографа. Везде стояли, камеры, штативы, лежали рамки, объективы.
- Франсуа Люгэ. Фотограф, – улыбнувшись, протянул руку парень.
- Микеланджело Локонте. Можно просто Микеле. – Представился Мик, крепко пожав руку.
- Очень приятно. Думаю, у нас получится интересная работа. Мы приготовили для тебя комплекты одежды для съемки, но я вижу, ты сам подготовился.
- Да, - Мик скинул с плеча два чехла, из которых торчали вешалки.
- Съемка будет интерьерная, поэтому после работы со стилистом мы уходим – загадочно и непонятно выразился фотограф…

- Ставлю лайк, - оттопырил большой палец фотограф, комментируя через полчаса внешний вид своей модели. – Тебе идет черный классический пиджак и белая вечерняя рубашка. Вот только я бы снял эти банданы, – он указал на запястья итальянца.
- Нет. Это не обсуждается, – доброжелательно, но твердо сказал последний.
- Ладно. О’кей. Тогда вытянем манжеты рубашки так, чтобы они прикрывали их.
Он задумчиво обошел вокруг Микеле. Сделал пару непонятных движений пальцами, примеривая что-то воображаемое к итальянцу.
- А знаешь что? Фотосессия будет ЧБ!
- Какая?
- Черно-белая, – невнятно ответил Франсуа, который уже успел отвернуться от Мика и теперь что-то докладывал в чемодан с оборудованием. - Так всё, я готов, идем.
Франсуа быстрым шагом направился к технической лестнице. За ним следовали Микеле и куча помощников фотографа. Один пролет вверх, второй… Мик удивлялся, но молчал. Они вышли в пустынный лаконичный коридор. Впереди виднелось оборудование для съемки.
- Франсуа, ты хочешь сказать, что съемка будет проходить здесь? – не выдержал Мик и вопрошающе обвел рукой пространство.
- Угум. А тебе не нравится?
- Не знаю, но раз ты говорил, что съемка интерьерная, то я думал, что будет что-то пышное: мебель рокко-барокко, занавеси, на столе коньяк и сигары.
- Нет, ты не угадал, - прищелкнул пальцами фотограф. – Я хочу твой стиль денди, немного вычурный, немного вечерний, растворить в холоде хай-тека нынешнего времени. Сталь, стекло, простые стены. Только черное, только белое и свет. Я смотрел ваши фотошуты с Моцартов. Так вот, сегодня ничего подобного не будет. Из того образа ты ничего не берешь.
- Так, а что будет?
- Будет спокойный уверенный мужчина, немного рафинированный, но не вульгарный. Мужчина, имеющий свой стиль и знающий, что он делает и чего хочет добиться. Мужчина, занятый своим делом, иногда не обращающий внимание ни на кого, иногда отстраненный. Вот эту историю мы должны снять. И запомни, никаких взглядов в камеру.
Микеле слушал фотографа и кивал головой. Задумка Франсуа начинала ему нравиться. Поэтому после команды фотографа Микеле решительно прошел через площадку и замер у поручня. Он слышал команды фотографа, слушал его указания, но эта новая задача и новый образ всё больше увлекали его, уводя за собой. Такого от него еще не требовали, а многие и не ждали. Что ж, тем приятнее будет разочаровать скептиков. Он разочарует неверящих в его силы, его талант: разочарует своим альбомом, своим оптимизмом, и этой фотосессией в том числе. И от этих мыслей Мик невольно поднимал голову еще выше.
- Микеле, да, так. Весь мир будет твоим! - Франсуа не говорил, куда ставить ногу или как положить руку. Фотограф чувствовал, что надо задать лишь образ, а его подопечный сам всё сделает. Француз непрерывно щелкал затвором, помощники меняли освещение, но Мик этого не замечал.
- Микеланджело, теперь расслабься, поза должна быть спокойней! Мир уже твой! – прозвучала следующая установка фотографа.
Эти слова задали новое направление мыслям артиста. А что, теперь действительно уже можно расслабиться, все песни записаны, сам альбом осталось только свести, на следующей неделе состоится премьера сингла. Рейтинг ожидания выхода альбома у поклонников запредельно высок и скоро он их порадует. Микеле мысленно улыбнулся и уже спокойно прислонился к дверям лифта, засунув руки в карманы. Лучи солнца падали на пол перед ним, разделенные на квадраты стеклянной пирамидой верхнего колпака здания…

10:20 следующего дня.
Микеле уверенно нашел дверь знакомого офиса, но не успел дотронуться до ручки, как дверь распахнулась, и в него чуть не врезался Франсуа.
- О, ты уже здесь? Тогда пошли смотреть весь фотосет, он уже готов. – И с такой же скоростью метеора фотограф понесся вглубь офиса. – И да, привет!
- Привет! – рассмеялся Микеле и направился следом.
- Я выбрал 50 лучших снимков и свел в одну стену, - не оборачиваясь, пояснял Франсуа. – Вот, смотри.
И он отработанным движением ловко прицепил на гладкую доску большой лист. На нем в пять рядов в разных позах стоял худощавый мужчина в стильном темном костюме и белоснежной рубашке.
- Это точно я?
Франсуа весело засмеялся:
- Ты. Вот крупные планы. Смотри.
Микеле рассматривал снимки, узнавая и не узнавая себя на них. Это, безусловно, был он, но какой-то новый, непривычный. И черно-белая гамма фотографий усиливала этот эффект.
Она выделяла и подчеркивала в нем отдельные черты, акцентируя внимание на неожиданных деталях. Белоснежные твердые манжеты и спокойные кисти рук; развязанный галстук-бабочка и волевая шея; бархатная чернота пиджака и гордо расправленные плечи. Даже блик света, падающий на носок ботинка и подчеркивающий текстуру обуви, привлекал внимание к себе, а затем заставлял взгляд скользить по худощавым ногам мужчины.
Франсуа, стоявший за плечом Мика, неожиданно резюмировал:
- Я тебе авторитетно говорю - тебе стоило бы себя попробовать в качестве модели. Камера тебя любит.
Микеле задорно ухмыльнулся:
- Это вряд ли. Если только я совсем перестану писать музыку. Но такого не случится.
Он снова вернулся к снимкам. Вытянул из кипы один. Он уже не помнил, что это был за бордюр, на который его усадил Франсуа. Какая-то узкая полоска металла, на которой пришлось сидеть, широко расставив ноги, чтобы не сползти с нее. Но в результате получился классный снимок. Он сидел, держа в руках телефон, не обращая внимания на весь белый свет. Сидел спокойно и уверенно, зная, что ему принадлежит весь мир.
Микеле прицепил его к доске, отошел на пару шагов и произнес:
- Это будет обложка альбома. А остальные пойдут бонусом к диску.

Сегодня последний спектакль... Ком подкатил к горлу. Дышать было трудно. На глазах выступили слёзы. Он нервно сглотнул. Сейчас нужно выйти на сцену и снова быть веселым и беззаботным. Он нанёс последний слой краски. Вот и готово. Он вытер вылезшие слезинки, промокнул салфеткой веки, аккуратно вымыл подтёкшую тушь, еще раз накрасил губы... Неожиданно в дверь постучали.
- Кто там? - недоверчиво спросил итальянец, опасаясь, что это поклонницы.
- Микеле, открывай! Это я! - послышался из-за двери голос Флорана. Локонте открыл. - Всё с тобой понятно. Я сам в таком же состоянии. Сейчас выход?
- Да... Слушай, - сказал Микеланджело после некоторого молчания, - даже не верится, что эта безумная сказка, эта авантюра закончится сегодня... "Моцарт" был спасением для меня, трамплином для тебя... Неужели сегодня десятое июля?..
- К сожалению... - ответил Фло, садясь на стул против Мика. - Ты в норме?
- В относительной... Ладно, мне пора...
- Я тоже, пожалуй, пойду. Виделся с Солалем?
- Мельком, - "МИКЕЛЕЕЕЕЕ!!!" - закричал Дов. - Всё, я убёг!
Микеле выскочил из гримерной.
- Тебя где черти носят, м? Бегом на сцену! - бушевал Аттиа.
Фло вышел из гримерки и пошел к себе. У него был час, чтобы собраться с мыслями и поумерить своё состояние.

- Вольфганг Амадеус Моцарт! К вашим услугам! - услышал Фло, в то время как его мысли носились далеко от сегодняшнего дня.
Песня за песней, сцена за сценой - вот и пролетел первый акт... Измотавшийся Микеле вваливается в гримерную. Туда же пришел и Фло.
- Всё... Последний раз я умру... - заключил Локонте, отдышавшись. Фло улыбнулся.
- Ну а я буду в последний раз устраивать тебе подлянки, - в тон ответил Мот итальянцу. "Ну хоть улыбнулся", - радостно подумал француз".
- Да, еще час, и мы навсегда перестанем выходить на сцену с этой сказкой...
- Но жизнь-то не заканчивается: поклонники мой сольник ждут. А ты не говоришь, что записываешь!
- Нет, конечно! Я ж не хочу, чтобы меня на радостях разодрали на 3D-пазлы! ты ведь не хочешь меня потом по кусочкам склеивать!
- А что? Представь: "Объёмные пазлы "Микеланджело Локонте"! Во всех магазинах страны!"! Ты бы разошёлся крупным тиражом!
- Нет уж, мерси бьян, мсье СальЕри! Я, пожалуй, пойду, а то Солаль опять заведёт шарманку на тему "Микеле, ты всё время опаздываешь! Так нельзя! и проч. и проч."

Микеле и Фло вышли. Флоран пошёл за микрофоном. Мельком он увидел, что Микеле плачет. Ему захотелось подойти, но что-то подсказало, что не стоит, не стоит лезть к этому знакомому незнакомцу в этот момент.

Микеле действительно плакал. Не от того, что он расстанется со сроднившейся за несколько лет командой, а от того, что сказка, подарившая ему шанс проявить свой талант во всём блеске, почти закончилась... К нему подошла танцовщица. Она тоже плакала. Ей совсем не хотелось с ними и с Микеле, в том числе, расставаться. Тут же выскочил журналюга и запечатлел их во всей "красе" - с потекшим гримом, с красными глазами...

Начало второго акта приняли еще более бурно, из-за аплодисментов было почти не слышно текста. Он был известен почти всему залу, поэтому особой трагедии не произошло.

Но вот уже отпет и отплясан в последний раз "Place, je passe", Фло поправляет камзол, еще раз проверяет микрофон и выходит на сцену. С невозмутимым лицом и красными от слёз глазами. Он тоже плакал. Но никто не видел и никто не знает. Даже Ямин. Как он не хочет окончания этой безумной авантюры! Кто бы только знал! Но никто не узнает. Флоран не может пересилить себя. Это слишком.

Последняя песня последнего выступления. Это трудно, это больно. Но, наверное, именно сейчас, когда они вложили в неё всю свою боль, такую свежую, еще горячую, она заставляет не просто верить и сопереживать, нет, теперь что-то большее, неуловимое, как сновидение, тяжёлое и прекрасное.

Выступление подходит к последнему концу: в последний раз Моцарт умирает, в последний раз он летит!.. Последний раз Эстель допевает "Lacrimoza". Занавес закрывается, чтобы дать артистам еще раз выйти на сцену за букетами, за подарками...

Девушка, которая это всё написала, не была живым свидетелем событий десятого июля. Она лишь видела пару фото и видео. Этого, она надеется, хватило...