Ты смотришь на нее. Смотришь, как она улыбается, смеется, подшучивает над подругой. Ты смотришь, как она обнимает одногруппника. Наблюдаешь, как она пьет виски. Не можешь понять, как она может пить это горькое пойло большими глотками. Ты видишь, как маска на миг спадает с ее лица. Почти слезы. Почти боль. Почти, потому что за один миг невозможно разглядеть все ее эмоции. Что же она чувствует, когда пьяный дурман накатывает на нее волнами. Она смеется. Этот смех почти дьявольский. Она закуривает очередную сигарету, машет рукой и уходит. Снова уходит. Она идет спокойно, не спотыкаясь и не шатаясь, как ее друзья. Ты смотришь ей вслед, а потом тихо идешь за ней. Волнуешься. А вдруг, а если... Она не оборачивается, не смотрит по сторонам. Сигареты. Даже с другого конца улицы ты чувствуешь этот запах дешевого табака. И знаешь, что так же пахнут ее руки. Ты знаешь, что тот же запах имеют ее губы. Ты ненавидишь их. Ненавидишь ее. Но день за днем завороженно наблюдаешь за ней. Она дьявол. Ты в этом уверен. Непонятное чувство злости охватывает тебя. ты почти бежишь. Догоняешь. Хватаешь за руку и разворачиваешь ее лицом к себе. На ее лице нет страха. Ты накрываешь ее губы своими. Этот поцелуй наполнен сладким дурманом. Поцелуй со вкусом виски и дешевого табака. И ты впиваешься в эти губы снова и снова. Кусаешь почти до крови. От нее пахнет вишней, табаком, чьим-то парфюмом. Эта какофония запахов сводит тебя с ума. Наконец ты отрываешься от нее. Смотришь в ее глаза. Она разворачивается и идет дальше. Ты чувствуешь себя человеком, окликнувшем на улице человека, как оказалось незнакомого. Будто она не чувствует. Будто не было только что этого поцелуя, пахнувшего дымом и вишней.Поцелуя со вкусом виски и табака.

- Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя... - две руки такие тонкие, что кажется, касаться их можно только подушечками когтистых лап, иначе причинишь боль.
Алый одуванчик на тонкой ножке... тонких ножках, обутых в модные туфельки с подкованными каблучками, в которых так неудобно красться по лесу.
- Искать!
И она начинает кружиться на месте, крепко зажмурившись и раскинув в стороны руки. Забавно наблюдать из-за ближайшего дерева.
- Артур, ты спрятался?! А я иду! Ар-ртур!
- Р-радость моя, - выпрыгнуть навстречу, лишь только она с самым важным видом обнаружит тебя за этим деревом, а потом бежать наперегонки до загаданного дуба, чтобы постучать по нему.
И уже на месте, отстучав, ловить в объятья запыхавшуюся и счастливую:
- Р-радость моя. А помнишь, как мы вчер-ра перепугали того мужика?
- Не мы, а ты, - она тычет тебя кулачком в поджарый бок. - Он подумал, что за девочкой волк гнался!
- Но ведь за девочкой и, пр-равда, волк гнался!
- Но не для того, чтобы сожрать же.
Вы сидите на траве и она выбирает с твоих шерстистых лап мелкие подавленные ягоды земляники, которые ты насобирал для неё загодя. Потому что она, сама вся такая прелесть земляничная, любит эту ягодку и пахнет ею обычно.
- Артур, - она валяется на траве, капюшон закрывает ей половину личика, светлые волосы выбиваются из-под него, а она щурится и вслух рассуждает, - а оборотни сильней простых волков?
- Р-разумеется.
- А людей?
- Р-разумеется.
- Значит мне с тобой совсем некого бояться?
- Р-радость моя, Лиз, ты кого-то боишься?
- Нет. Но тот тип, которого мы напугали, - странный, приехал в деревню, всё какие-то байки собирает, со старухами общается.
- Он стр-ранный? Значит сказочник.
- Он напишет про нас сказку, - улыбается Лиз, заглядывая в жёлтые звериные глаза оборотня. - Напишет, что жила-была девочка, а потом за ней погнался волк! И сожр-рал!
Она всегда так прелестно тебя пародирует с этим гортанным рыком, ещё бы уметь улыбаться, а не скалиться.
- А чего девочка по лесу шастает?
- А она... она! Она шла и несла пирог бабушке! Мама испекла пирог и...
- Если такой пир-рог, как испекла твоя мама, то волк нажр-рётся от пуза и никого не сожр-рёт больше!
- Ладно-ладно, - она машет руками, потом хлопает тебя по лапе. - Пр-росто пир-рожки, хор-рошо?
- Хор-рошо, - покладисто соглашаешься ты. - И это будет непр-равдивая сказка, потому что волку придётся съесть девочку. И бабушку. А потом у него пузо р-разболится.
- А потом его охотники найдут! - заявляет Лиз, тронутая несчастьем съеденных женщин.
- Не надо охотников! - тут же ощетиниваешься ты, вспоминая как ноет в непогоду начинённая картечью левая ляжка.
- Хорошо, - кивает Лиз, - значит лесорубы.
- Почему лесор-рубы?
- Потому что у них топор-ры! - гордо отвечает Лиз.
- Р-раз топор-ры, значит могут зар-рубить, - соглашаешься ты. - И они волка зар-рубят?
- Не-ет, - тут же пугается девочка, - они у него из пуза выпустят девочку и бабушку, а потом зашьют обр-ратно!
- А швеи в лесу откуда? - насмешничаешь ты.
- Не знаю, - вздыхает Лиз. - Это уже др-ругая сказка.
Она поворачивается набок и подкладывает твою мохнатую лапу под голову, словно подушку:
- Артурчик, я подремлю тут?
- А как будут звать девочку? - ты стягиваешь с её светловолосой головки капюшон. - Земляничный капюшончик?
- Кр-расная шапочка, - сонно хихикает Лиз.
- Здор-рово, - шепчешь ты, машинально отгоняя от девочки лесных комаров. - Подр-реми, Лизхен, я постор-рожу. Р-радость моя...

Я набрала целый букет ромашек. Цветы, которые уже мертвы, но еще не знают об этом. Еду на велосипеде по пустой пыльной дороге. На улице темно. Время почти час ночи. Свет фар от редких встречных машин слепит. В такие моменты, я совсем не вижу, куда еду. Уши прочно заткнуты наушниками, из которых Фло почти оглушительно поет "Goodbay", но единственное, что я слышу это почему-то "Before it's too late..." наверно, потому что слишком громко. Но я особо и не прислушиваюсь. Мне почти нравится так ехать. Кажется, что меня нет. Есть только ветер бьющий прямо в лицо,лишающий возможности нормально дышать, музыка и дорога, ведущая в бесконечность. Хочется, чтобы эта поездка продолжалась вечно...Без мыслей, без чувств,эмоций.
Я еду по пустой пыльной дороге и в онемевших от холода пальцах сжимаю букет ромашек. Цветов, которые уже мертвы, но еще не знают об этом.

В этот день Фло решил пересилить себя. Это решение далось ему нелегко, но того требовали обстоятельства. Он много думал, спорил сам с собой, стоит ли это требование таких жертв или можно оставить всё, как есть... Он разрывался. Он не знал, что делать. Для него это было болезненным поступком. Не знал, как к этому отнесутся окружающие, поклонники... Он был в растерянности. Это было трудным поступком. Фло долго на него не решался. Он откладывал его, но час пробил. Этого требовало дело. Пойти против было нельзя. Он уговаривал, молил, просил, но ему отказали. Это было для него ударом. Он не хотел этого делать, но так было нужно. И он сделал.
В этот день Фло впервые за весь сезон "Моцарта" побрился.

Elle sait comprendre sa musique
Elle sait oublier qu'elle existe
La groupie du pianiste
Mais Dieu que cette fille prend des risques
Amoureuse d'un égoïste
La groupie du pianiste
(Мишель Берже «Поклонница пианиста»)

Поклонница пианиста

Мишель написал эту песню в 1980, наверное, тогда слово фанат относилось только к каким нибуть «тиффози». Сейчас он точно бы написал фанатка. Посмотрев и послушав эту песню в исполнении Микеле и Ко, в Олимпии и не особо расслышав, что он поет (качество все таки не очень) я пошла искать эту песню. Нашла, прочитала и задумалась…и вот решила поделиться с Вами этими мыслями. Мыслями не о Микеле, мыслями не о песне, мыслями обо мне «поклоннице пианиста»…
В общем, мы все начинали во многом похоже. Я не о первом знакомстве – не о том, кто, когда и при каких обстоятельствах впервые услышал или увидел его: вот эта история как раз для каждого своя – она не похожа на другие, единственна и неповторима, как история первой любви. Я же говорю о том, что я бы назвала «анамнезом» (ну вот нахваталась похоже от подруги). Тут существует несколько стадий, через которые все обязательно когда-нибудь проходили.
Первый восторг от знакомства. Шок – и почему другие люди так глухи и слепы? Поиски материалов, радость от встречи единомышленников, новые друзья, ночные бдения за компьютером. Неудержимое желание поделиться с миром чудесным открытием. Досада на обстоятельства и несправедливость мирового устройства… Наконец, в той или иной форме – принятие ситуации.
И, конечно, конечно, конечно же, я прошла через все эти стадии, включая последнюю. Какие-то из этапов промелькнули относительно незаметно; зато другие оказались гипертрофированы. Так, желание «поделиться» вошло в симбиоз с потребностью делиться с миром чувствами в письменной форме. Да так крепко вошло, что это стало для меня единственной безоговорочно вдохновляющей музой.
Я прошла через эйфорию первой влюбленности в голос, через легкую потерю рассудка, через надежду и опустошение. В разное время я побывала в шкуре нескольких типов «фаната», а остальные, «неохваченные» мною грани этого гибельного для ума и психики состояния я способна понять по крайней мере со стороны, что само по себе является позорным фактом моей биографии.
Был момент, когда я настолько запуталась и закопалась в этом странном маленьком мире, что начала потихоньку утрачивать все прочие интересы. Все это было, и конечно остается частью моей жизни. Собственно, частью меня.
Но сейчас, как то странно и постепенно на смену всем этим тревожным многочисленным «было» пришла просто любовь. Такое спокойное, ровное, бесконечно теплое и доброе чувство, свернувшееся в уютный пушистый клубочек в области подреберья – рядышком с местом, давным-давно отведенном для Него. Странно … Я стала собой.