Утро, оно было хорошим и немного сумрачным - солнце никак не хотело выглядывать из-за туч. В автобусе почти все спали. Я бессовестно разлегся на заднем сидении и почти моментально вырубился, невзирая на ворчания Дова.
Замок был прекрасен. На съемку нас привезли заранее, все начали суетится, переодеваться, я со смехом не стал надевать бриджи, но Дов разорался, что не на карнавале и Моцарт вместе с моими портками может прямо сейчас мотать обратно. Бедный Со, аж кофе подавился. Пока ставили свет и определялись, где будем снимать, нагрянул и "вконец обнаглевший" кордебалет. Оливье рвал и метал, а потом вдруг успокоился и отпустил всех "потоптаться", пока они тут разберутся с обстановкой.
Кто бы был против - я всегда "за"! С Флораном явно что-то было не так: он сторонился меня, ни разу даже не подошел, хотя во время пути я явственно чувствовал на себе его взгляд. Но мне помимо него было о чем, а вернее о ком думать. Софи - вот кто занимал все мои мысли. Мои сны были теперь с ее участием... И вдруг меня так током прошило - это ведь одно из имен сестер Вебер? Самой младшей! И здесь не все так просто или я уже действительно схожу с ума?
Побродив по залам, мы вышли наружу - Со был в ударе - даже Риму "досталось", но он не я - тяжеловат оказался для "папы" и, когда они чуть вместе не спланировали вниз, мы с Клер едва не задохнулись от смеха!

Флоран был на редкость сумрачен - веселые приколы коллег по цеху сегодня не трогали его. Да он улыбнулся Микеле, посмотрел на проделки Со и Рима, а потом как будто устал от всего. Он вошел в высокие стеклянные двери и, пройдя мимо суетящихся осветителей, толпящихся участников съемочной группы, устремился туда, куда вела анфилада комнат - даже служители замка не оглядывались на него. Как будто его не было. Совсем. В его душе звучала музыка Сальери и потом, когда сложно построенная и любовно выписанная мелодия закончилась, внутренний редактор услужливо подсунул ему аккорды «l'assasymphonie». И он сжал виски - музыка была слишком материальна! "Это не возможно! Микеле! И как ты с этим живешь?!"
- Очень просто, я не сопротивляюсь...
- Зачем ты пошел за мной?
- Сударь, вы не поняли, я не Микеле, я композитор Вольфганг Амадей Моцарт!
"Все, я рехнулся!"
- Флоран, Ну прости, прости! Я пошутил!
- ******!
- Ух ты!
- Я чуть тут в обморок не грохнулся от таких твоих шуточек!
- Нас зовут, пойдем?
- Слушай, скажи, что не нашел меня? Я еще поброжу...
- Понравилось?
- Атмосфера располагающая. А ты, Локонте, иногда бываешь непроходимым идиотом!
- Ну, давай еще поругаемся!
- Я только-только начал что-то... а ты!
- Фло, ну прости, просто сегодня у меня вдохновение!
- У меня, видимо, тоже, но ты спугнул его!
- Вот! Вот запомни это свое состояние крайнего раздражения против меня! И перенеси его на наших героев! Удачи! полчаса тебе на поиски!
"Вот ведь **** мелкий! Ну надо так вывести из себя?" - Фло стоял у округлого окна и злился. Уже ни на кого-то, а на себя - раньше его никто не мог так вывести из себя, а итальянцу это отлично удавалось. Он смотрел на парк Шанпланрё, дышал воздухом предместья, стриженой травы. Замечал, как трепещут листья на высоких кронах старинных деревьев, на то, как суетятся киношники, веселятся Микеле с Клер, и испугался, услышав щелчок камеры:
- Фло, замри! Отлично! Здесь начнем, а потом перейдем вниз!
- Оливье! Вы с Микеле сговорились?
- А ты хорошо сейчас выглядел - супер - смотри! - он показал снимок на экране и Флоран только пожал плечами, не увидев в нем ничего необыкновенного.
В рассеянных чувствах он спустился вниз и, загримировав, его усадили в кресло, вокруг выстроили уже "ход" для камеры, свет выставили на время заката, хотя за окном по-прежнему царила дымка. В такую погоду можно снимать все, что угодно. Включили фонограмму и пошло "освоение предмета". О, Боже! Чем я прогневил Тебя? Бедный юноша наслушался сегодня такого отборного мата, что жизни на две хватит! Оливье только что не растерзал его - самое безобидное, что он услышал в процессе съемки, что музыка отдельно, а он отдельно! И если музыку обозвали фанерой, то его деревом!
Он стоял, растерянный, в темном коридоре и сдерживал свое недоумение, вот-вот готовое пролиться слезами.
- Фло, да не расстраивайся ты так...
- Ребят, все хорошо, дайте побыть одному?
Через несколько минут пришел Со и молча, положив ему руку на спину, между вздрагивающих лопаток увел его в автобус. Микеле мирно спал, прислонившись щекой к стеклу. "Счастливый - забил себе голову Моцартом, а теперь только и делай, что претворяй свое сумасшествие в жизнь! А что делать если ты нормальный? Вон Со, он нормальный! Рим... ну нет, этот тоже, как итальянец!" Он постарался отключиться, но музыка зазвучала в его сознании. Незнакомая мелодия. Она привязалась, как арии из мюзикла и застряла в голове.
- Флоран, ей, выпусти меня!
- Что, куда?
- Ну ты даешь! Сорок пять минут ехать, ты ж никогда не спишь в дороге - синдром водителя, сам говорил?
- Микеле, можно я сегодня у тебя переночую?
- Началось?
- Угу...
- Сынки, вы только не забудьте мне позвонить когда окончательно с ума начнете сходить? - встрял Солаль.
- А вот интересно, "папочка" мы тебе должны из-за грани звонить или еще когда тут? - съехидничал Моцарт-младший.
- Лучше сразу "оттуда"!
- Угу не дождешься! Пошли, Флоран, а то нам не дадут, видимо, спокойно отдохнуть!
- Так, мальчики-девочки! Завтра ответственный момент и прошу никого не опаздывать, особенно...
- Микеле!!! - ответила хором вся труппа.

Микеле молчал всю дорогу, молчал в супермаркете, молча расплатился за покупки, вежливо отстранив протянутые Флораном деньги. Ему предстояло опять вернуться Туда. Он и желал и боялся этого одновременно и в тоже время понимал, что Флоран без этого не справится, что его фантазия не может самостоятельно перейти за грань.
"Сталкер, я становлюсь сталкером... Страшно? Да, приятного мало, но поймите, кто там есть? Я это делаю не для себя! Вольфганг, помоги мне, это очень нужно одному хорошему человеку. Он - Сальери и является таковым по жизни. ОН тоже музыкант, но он не отвязный, он еще молод, он не умеет раскрепощаться эмоционально и ему нужна встряска! Пожалуйста...
После легкого ужина Локонте зажег свечу, сел на диван напротив друга и посмотрел на юношу через пламя свечи.
- Ляжешь?
- А ты?
- Нет...
- Тогда и я нет.
- Флоран, для тебя это новые ощущения и я не знаю, как это отразится на мне, а на тебе тем более. Лучше ляг.
- Хорошо...
Флоран послушно растянулся на диване, свернувшись калачиком. Напротив в кресле сидел Микеле и смотрел на чуть мерцавший язычек пламени, который постепенно стал раздваиваться и сквозь пламя реальной свечи, стал проглядывать свет ТОЙ, запредельной... Грань времени дрожала тонкой нитью и его снова втянуло в Иное...
Фло увидел, как Микеле, вздрогнув, стал заваливаться на бок. Его лоб был покрыт бисеринками пота. Француз бросился к нему и...

Его самого пронзил разряд тока, все перед глазами вспыхнуло, и он погрузился в странную темноту. Теплый золотой свет нескольких свечей, мужчина средних лет сидел, откинувшись на спинку… кресла со съемочной площадки! Домашний халат был накинут на белоснежную рубашку тонкого полотна, перо было отложено в сторону. «Сальери?!» - мелькнуло в голове Флорана.
- Антонио Сальери, придворный композитор, капельмейстер Итальянской Оперы в Вене, придворный капельмейстер. Но все это друг мой, ерунда!
Движением руки мужчина смел исписанные листки с нотами со стола:
- Моцарт! Он был моим современником, да, я хотел бы назвать его своим другом, но… Кто я и кто он? Он – гений, я простой ремесленник…
Все вот это, - он открыл папку темного бархата – вы думаете это ноты? Нет! Это проекты фейерверков, сметы и планы к разного рода увеселением! А ОН… он творил, писал, сочинял! Жил музыкой, почти дышал ею…

Меня тошнило от мелочной суеты, которая вечно окружала его своим не достоинством, как бы я хотел оградить его гений от всего того, что так ранило его. Но я должен был изображать равнодушие и беспристрастность и, когда можно было безболезненно вывести Моцарта из-под удара, я делал это.
Никто не заподозрил насколько мы были близки друг другу. Как часто я уводил его из толпы, что бы он мог отдышаться от взглядов, от назойливой толпы, от ядовитых, растлевающих душу речей. А он поначалу не понимал этого, обижался и даже высказался и не однажды по моему поводу, облив меня презрением! Я же даже был рад, что он такого мнения обо мне! Я сблизился с его врагами, чтобы помочь ему - не дать погубить столь ярко окрашенный талант, тогда я еще не знал, что он гениален и только потом, по мере развития наших отношений я понял КТО он. С кем мне посчастливилось жить в одно время!

Когда я понял, постиг его гений, мне стало горько от того, что никогда современники не смогут оценить его полностью - "слишком много нот" - какая пошлость! Не нот, а музыки - она звучала в нем!

Она не могла перестать быть, пока он был жив! И я, признаюсь, пил полной мерой из его источника - я всего лишь талантливый мелодист, а он Божественный гений! Часто так выглядело со стороны, что он бывал недостоин сам себя, но это мог говорить только тот, кто судил о нем походя, не углубляясь в само его существо - я же видел, как он терзался и как выбаливал все свои "неудачи", которые на самом деле были триумфальны... Только люди нашего времени не могли понять его полностью - наш мир был слишком ограничен рамками века, пространства и так дальше. А Вольфганг надмирен, надвечен, вне времени и места - ему слишком душно, слишком мало было нашего мирка. Зальцбург, Париж, Мюнхен, Вена... Теперь он принадлежит МИРУ. Теперь он стал самим собой - Вольфгангом Амадеем Моцартом... Идите, друг мой, вам пора...

Сальери устало поник, темнота начала сгущаться вокруг Флорана, тусклый свет медленно отступал. Он очнулся от вспышки яркого света, как будто его выбросило из толщи воды на поверхность. "Что это со мной? Сон или явь? Микеле?!"

По лицу Микеле струился пот, кожа была липкой и холодной. Фло, легко поднял его и, дотащив, осторожно опустил его на диван. Принялся трясти его, но Микеле только открыл глаза и обвел вокруг себя невидящим взглядом и вновь потерял сознание.
- Прости, прости, мне не следовало настаивать!
Итальянец судорожно дышал, казалось, легкие вот-вот разорвутся от объема перекачиваемого воздуха.
Трясущимися пальцами Флоран достал телефон и с трудом нашел нужный номер, почти заорав в трубку:
- Со! Микеле плохо!
Потом тупо слушал раздававшийся из динамика поток брани.
- Мне скорую вызывать?
- Нет, давай, набирай Мервану, а я попробую найти Рауля. Мот, если я тебя не убью, то Дов точно, прикончит!
Подложив под голову друга еще одну подушку, почти усадил его. Дыхание стало постепенно выравниваться, но глаза были закрыты. Что-то изменилось в его лице... Флоран охнул: две кровавые дорожки из носа!

Этой ночью невыносимая бессонница грозит мне помешательством. Я бегу от себя.
Ночка была та еще! Хотелось забыть о своем существовании… Я не думал, что все будет ТАК! Со примчался как на пожар, мы с ним переложили Локонте в постель, укутали его в одеяла и он хотя бы перестал дрожать! Рим привез Рауля, тот тоже смотрел на меня так, как будто я убийца… Противное чувство. Я не знал куда деваться, пока ребята проделывали над Миком разные манипуляции. Наконец он открыл глаза и, слабо улыбнувшись, виновато спросил:
- Опять напугал всех?

Меня пытались выставить из его квартиры, но я чуть не схватился за дверной косяк! Как? Никуда я не поеду! Рауль, внимательно посмотрев на меня, приказал оставить меня в покое и сунул под нос какую-то таблетку.

Через некоторое время меня тоже перестало трясти и я устало опустился на постель рядом с Локонте.
- М-да, ребята, наделали вы дел… - Со повез Рауля обратно, Рим остался с нами, но не смотря на то, что поводов посмеяться было предостаточно, он, покачав головой устроился внизу на диване, включив потихоньку телевизор. Кажется, вернулся Со, но я уже ничего не слышал. С тех пор как мою ладонь накрыла чуть вздрагивающая ладонь Микеле, я успокоился и, кажется, задремал сидя.
Все мы скованы цепями неумолимого возмездия.

Утром Со запихнул нас всех к себе в машину, не стал дожидаться автобуса. Только отзвонился Дову, чтоб тот не нервничал, но он печенкой чувствовал что что-то не так, сразу по приезде взглянув на с трудом вылезшего из машины Локонте покачал головой:
- И чего вы привезли этот «овощ»? Пусть бы и дальше смотрел свои картинки!
- Дов, ну как его одного оставлять в таком состоянии? Пусть будет на глазах?
- Дов, не надо так с Микеле, это я виноват в том что с ним произошло…
- Ты?! – буквально зашипел он на меня, - Ну, только попробуй мне не отработать сегодня!
Кажется, у меня был вид потерянного ребенка, потому что Мик подошел ко мне и, похлопав по плечу, произнес:
- Спасибо, друг, но не стоило… Я сам привык справляться со своими «монстрами».
- Ты не прав, в твоем сегодняшнем состоянии виноват я, мне не стоило настаивать.
Я вынужден терпеть эту какофонию, что впивается в мысли, невыносимое благозвучие. Она твердит: «Ты неизбежно заплатишь за все свои преступления».
Все мы скованы цепями неумолимого возмездия.

Мои ночи отданы смертоносной симфонии Реквиема.
От досады я уничтожаю все то, что сочинил.
Мои ночи отданы смертоносной симфонии и поношению.
Признаю, я проклинаю всех тех, кто любит.
«Я не Флоран, я сейчас Сальери! Уставший, измученный тем, что мне не достается все так просто в этой жизни, как этому австрийцу! Из него мелодии текут рекой, бурным потоком как водопад с плато!»

Враг, притаившийся в глубинах разума, празднуй же мои поражения,
вновь и вновь бросая мне вызов.
«Я удачлив? Кто это говорит? Придворная кaмарилья? Мне плевать на них! Для меня есть эталон – вон он - такой легкий, кажется, идет, как и живет едва касаясь земли, как и его музыка – она приходит ниоткуда и растворяется в тебе так, что ты пытаешься отвергать фатальную ересь, что разъедает все твое существо, жаждешь переродиться, возродиться.

«Почему мой голос не пережил мутации? Я бы мог стать неплохим певцом, но, не судьба! Спасибо брату и маэстро Глюку они сделали меня, вскормили и дали в руки профессию. Он же считает, что Глюк слишком тяжеловесен… Да, это так, не спорю! Но неужели он не может понять, что не всем так легко дается как ему? Я не писал концертов в четыре года! Но и у меня есть свой дар…
Скрипки моей жизни, оплакивают необузданность желаний созвучием безумия.
Я играю обескураживающий концерт, не касаясь прекрасного.
Мой талант звучит фальшиво.
Я, да и не только я, все мы «ничто» перед ним – нас если и вспомнят, то только рядом с его именем – мы ремесленники, а он гений. Он - Божественная высота, а я обоими ногами стою на земле! Я измучен его близостью к Небесам, мне так хотелось взлететь, но если его сдерживал строгий отец, то меня лишь скудость таланта, хотя он и утверждает в наших редких беседах, что это не так. Да и говорим мы мало – в основном музицируем, перебирая клавиши…

Я заглушаю тоску меломанией, сокрушаю свои страхи дисгармонией.
Не могу…не могу …НЕ МОГУ писать когда он рядом – одно его присутствие мучает меня! Так хочется, что бы его не стало! Его слишком много! Невозможно прорваться в мир сквозь гармонию его звуков! Невольно чувствуешь себя вором – как будто крадешь у него мелодии. Но это не так! Просто его музыка слишком легка, просто запоминается и ложится сама под пальцы, когда руки перебирают клавиши рояля.
Мои ночи отданы смертоносной симфонии, Реквиему.
Нет, если он уйдет все закончится… я не смогу больше писать! Никогда! Ни строчки больше.

От досады я уничтожаю все то, что сочинил.
А иначе он придет и заберет всю эту ерунду! Он что, не видит КАК это убого по сравнению с тем, что делает он? Он Ангел - светел, чист и непорочен, рядом с ним невозможно дышать как на вершине горы – чем выше к небесам, тем меньше воздуха и ты уже задыхаешься от наполненной чистоты …
Мои ночи отданы смертоносной симфонии.

Последний кадр и вдруг… Двери «кельи» в которой Сальери сам заточил себя распахиваются и с порывом ветра входит Моцарт…

Стоооп! Снято! Флоран, Тамара, спасибо! Микеле… *************! И какого***********?!

Он виновато и лукаво улыбнулся. Аттья долго проматывал последние кадры: «Хорош, правда, неплохая такая смысловая точка?»

- Дооов, а вы с Оливье как решите? Вырежете или оставите конец? - спросил Мкеле "скучным" голосом. Аттья аж вывернулся чтобы посмотреть на хитреца. Но тот с преувеличенным равнодушием смотрел в окно, незаметно пожимая руку Флорана.
- Ты лучше объясни, что опять с тобой случилось?
- Рауль проговорился?
- Фло, ну вот, кто тебя за язык тянул?
- И в правду, Флоран, что ты так расстраиваешься? Ну подумаешь сыграем вместо премьеры сразу похороны, а потом дружно проводим продюсеров в тюрьму!
Повисло неудобное молчание. Микеле не выдержал и, фыркнув, рассмеялся:
- Мот, ну ты наивный, Дов пошутил, и не надо так напрягаться! Не принимай все, что он говорит за чистую монету! Ну, кроме тех редких моментов, когда он расточает нам похвалы.
- Чтоб я еще когда-нибудь пустил тебя на порог поганец мелкий!
- Эй, потише! Не с кем-нибудь разговариваете, а с Моцартом и Сальери!
И сам запел, а труппа и Флоран подхватили:

Je voue mes nuits
À l'assasymphonie
Aux requiems
Tuant par dépit
Ce que je sème

Je voue mes nuits
À l'assasymphonie
Et aux blasphèmes
J'avoue je maudis
Tous ceux qui s'aiment

Мои ночи отданы смертоносной симфонии Реквиема.
Признаю, я проклинаю всех тех, кто любит.

Звонок и голос в тишине:
- Привет, не отвлекаю? Это Софи, тут Вольфи говорит, что соскучился по своему случайному хозяину и приглашает тебя на прогулку.
- Только он? А ты?
- Смешной, иначе бы я не позвонила.
Тихий, едва слышный вздох, и в назначенный час я вылетел на бульвары.
Ничего не значащий обмен поцелуями и ее странная ответная реакция.
- Я, наверное, никогда к этому не привыкну…
- К чему?
- Мимолетным поцелуйчикам.
- А разве не так принято во Франции?
- Принято, только я не совсем француженка, просто долго тут живу, а так я русская.
- Ты? Нет, это невозможно!
- Это почему?
- Ты, хотя ты можешь быть из любой страны, просто я удивился, когда ты произнесла «Россия», страна моих детских грез.
- Правда?
- Угу.
- Как интересно.
Мы шли вот так просто, вместе, около наших ног рыжим огонечком метался пушистый шпиц. Я незаметно взял ее за руку, ее светлый плащ развевался, как будто крылья ангела за спиной.
Софи сегодня была другой, какой-то печальной и поникшей, казалось моя вечная трепотня ни о чем и обо всем на свете отвлекала ее от грустных мыслей, но вдруг ее ладошка дрогнула в моей и она всхлипнула.
- Что? Сто с тобой? Я что-то не то сказал?
- Прости, Микеле, но это к тебе не относится… Сейчас все пройдет…
Но вместо того, чтобы успокоится, она просто разрыдалась, припав к моему плечу, чем несказанно удивила и где-то, в глубине души, я обрадовался этому порыву. Я увлек ее на ближайшую скамейку, откуда только что вспорхнула стайка молодых людей.
- Сядь, и если тебе надо выплакаться, лучше поплачь.
- Угу, - она прерывисто вздохнула и, отвернувшись, принялась пальчиками размазывать слезы по лицу. Я протянул ей пачку платочков завалявшихся у меня в кармане, наверное, с нашего с Солалем совместного проживания.
- Ты, по-видимому, тоже не француз?
- Почему ты так решила?
- Да как-то тут не принято так вот запросто плакаться в плечо абсолютно незнакомому человеку.
- Ты, видимо, не с теми французами знакома.
- Может быть…
Она не пыталась выпутаться из моих объятий, а мне нравилось вот так просто обнимать ее талию, чувствовать тепло ее тела, ее дыхание рядом, почти скользящее по губам. Я едва сдержался, чтобы не поцеловать ее. Когда она отбросила медовую прядь со лба, я уже с трудом контролировал себя.
- Может, расскажешь мне что случилось?
Она как-то странно передохнула и, глядя в никуда начала рассказывать. Иногда закусывая губку, чтобы унять рыдания и тогда, я притягивал ее к себе слегка и она, чуть дрожа, доверялась мне. Господи, сколько ей пришлось пережить! Как такой хрупкий ангел смог преодолеть все это?
Я не мог больше сдерживать себя и поцеловал ее мягкие и такие теплые губы, до звона в ушах, до мягкой дрожи ее восхитительного тела под моими руками.
- Все, все будет хорошо, ты веришь мне? – спросил я, когда мы разорвали поцелуй, но ее головка все также продолжала покоиться на моем плече.
- Знаешь, в тебе есть что-то такое, что невольно хочешь верить тебе.
- А вдруг я обманщик, коварный и жестокий соблазнитель?
Она вдруг вспыхнула улыбкой и покачала головой
- Нет, мой Вольфи никогда бы не доверился такому человеку, он если честно и жениха моего недолюбливал… А к тебе сам пришел.
- Нас с твоим песиком многое связывает.
- Неделя совместного проживания.
- Не только это… - и вдруг остановился, поймет ли она? Может быть, но не сейчас, ей надо успокоиться, да и мне тоже.
- Тебе полегче?
- Да, спасибо тебе что выслушал.
- Тебе спасибо, что доверилась.
Мы замолчали, в наступивших сумерках хотелось раствориться, тем более сейчас, когда рядом с тобой человек, который стал тебе дорог всего за несколько мгновений. Она впустила меня в свою жизнь, а я не знал, как сказать ей об этом, но вечер сам дал нам такую возможность. Все было понятно без лишних слов.
- Пригласишь меня на чашечку кофе? - вдруг спросила она.
Что я мог ей ответить? Только крепче прижал ее к себе, и Вольфи семенил рядом, умильно оглядывая нас лукавыми глазками.
Все потонуло в пламени свечей, наша близость, тревожный запах ее тела и та страсть, с которой она отдавалась, а потом вдруг, быстро уснула. Я едва дышал, боясь вспугнуть ее сон, ее волосы водопадом рассыпались по моей груди. Мне стало страшно, что утром мы проснемся, и больше не будет ничего. Я не хотел ее терять, пусть все случившееся с нами было магией вечера, но я не хотел отпускать ее. Она, совсем еще девочкой, почти ребенком уехала из России после смерти матери, вернее не уехала, а сбежала от самой себя, уцепившись за призрачную надежду счастья. Она заработала это право себе адским трудом. И вот она снова совсем одна в чужом городе, городе любви, немыслимых взлетов и падений. Взлетев на вершину любви, что бы разбиться и снова похоронить ставшего за несколько лет близким, человека. Накануне свадьбы ее жених погиб в автокатастрофе.
Она завозилась во сне, у меня под рукой.
- Спи, еще очень рано… - и я провел ладонью по ее жаркой спине.
- Угу, - сонно протянула она и, уткнувшись снова носиком мне в грудь, уснула. Незаметно задремал и я, очнулся от едва слышного шелеста – она склонилась надо мной почти совсем одетая.
- Привет…
- С добрым утром! Ты куда, сегодня же воскресенье?
- Прости, работа. Эксперимент не знает понятий времени. И, я понимаю, что это наглость с моей стороны, но пусть Вольфи побудет сегодня у тебя?
- Конечно! Есть шанс увидеть тебя сегодня еще?
- Обязательно.
Сказать, что я был рад этому – не сказать ничего! Вечером она вернется и все повторится, только в более романтической обстановке! Это я себе уже обещал.

А я скоро тебя "привлеку" к разработке понравившегося тебе перса)))

Серьёзно что ли?)

более чем! Ты мне нужна как профессионал в одном очень непростом деле!Остальное лично и не сегодня!

Со ехал за микроавтобусом, за ним- грузовик с аппаратурой. Он задумчиво курил одну сигарету за другой. Мысль о сегодняшней ночи не оставляла его. Он опять поссорился с женой, только-только наладились отношения, ночной звонок Флорана и вот он несется чуть не через весь город. Что же его так притягивает к этому чудному итальянцу? Дружба? Да, наверное… Скорее всего, но она какая-то ненормальная, что ли? Почему, почему после того, что столько было прожито вместе – две недели безвылазно он вытаскивал парня из голодных обмороков, сражался с его болезнью, чтобы вот так довольствоваться сухим «привет, Лоран!» или насмешливым «папочка Со»? Почему, что с тобой, старина Со? Говоря о своей лояльности к однополым отношениям ты сам не впадаешь в ту же крайность? Он подавился дымом очередной сигареты и, закашлявшись, дал по тормозам. Ему в капот чуть не ткнулся студийный грузовичок. Он махнул рукой и съехал на обочину – «проезжай!»

Съехав с дороги остановился, открыл дверь машины, смял в руке пустую сигаретную пачку и со злостью запустил её в ближайшие кусты.
Еще не хватало! Глупость, ерунда! – усмехнулся и помотал головой – да нет, все проще «доктор Фрейд» не пройдет. Он просто привязался к этому человеку, хотя сам же говорил – отпоем и разбежимся… Не со всеми… он вдруг вспомнил – сколько ж это времени прошло? Восемь, да нет, уже девять лет! Какой был роман! Все думали, что они вот-вот поженятся, но она была замужем, а муж, хоть и смотрел сквозь пальцы на все ее артистические загулы, но отпускать не собирался, да и для нее, как оказалось, он был всего лишь очередным увлечением. Вспомнив былую боль, Со потянулся за новой пачкой, но сам же остановил себя.
Потянув на себя завалявшийся в машине плед, он вошел в дурманяще пахнущее разнотравье луга и, растянувшись в высокой траве, стал смотреть в прояснившееся ни с того ни с сего небо.
Микеле, что ж ты делаешь со мной? Тоже мне сынок великовозрастный…
А! Вот откуда ноги растут! Точно, это же сублимация отцовского чувства, «папа курица» ! - думал он, жуя сладкую травинку. - Нет, отцом подобным Леопольду он не будет никогда… Слишком собственническая, слишком подчиняющая себе, подминающая все под себя была та любовь. Больная, неправильная, но именно она вырастила гения. А если бы отец Моцарта не был бы музыкантом? Ну и что? У Берлиоза было так, он вообще не играл ни на одном из инструментов! Моцарт УЖЕ родился музыкантом и гением, а отец лишь отшлифовал его талант, сделав слишком безупречным! Да, его нужно и должно благодарить за то, что он воспитал еще и богатыря духа (как бы это странно не звучало) и, если бы не отцовское больное самолюбие, кто знает, может быть Вольфганг и прожил бы на пару десятков лет больше?
Сигналы его машины вывели его из задумчивости.
- Месье, здесь стоянка запрещена – частные владения!
Со в такой момент был рад даже полицейскому. Он так давно не оставался наедине с собой, что это его внезапное прибегание в лоно природы стало приятной неожиданностью. Ехать домой после такого катастрофически не хотелось - ссоры с Карин выбивали его из колеи. Он, если не боготворил, то любил свою милую женушку, может даже слишком? Хотя, что для мужчины "сильно любить"? Волноваться и переживать за нее его девочка не давала ни повода, ни даже намека, а ее необоснованная ревность вообще приводила в умиление! Как женщина, подарившая ему двух очаровательных сыновей, может не понимать, что все женщины для него теперь на одно лицо. И это лицо - Карин!

Нет, не думать, не думать об этом сейчас! Со, въехав в город, по привычке свернул в один из немноголюдных проулков и припарковавшись на небольшом пятачке вошел в приветливо распахнутые двери.
Маленькая уютная гостиница стала его пристанищем уже давно, один звонок приятелю и для него уже готов небольшой номер в мансарде, с окном в небо. Сейчас ему не хотелось ничего, просто лежать и смотреть как облитые вечерним солнцем плывут в небе облака... Он устал, устал скорее от самого себя, от того, что "бродило" в нем безотчетно все это время. Моцарты - отец и сын - их взаимоотношения, взаимоотношения его самого с Микеле.

Он наблюдал... Исподволь, незаметно, боясь признаться самому себе, но он ревновал, ревновал к этой зарождающейся дружбе между Флораном и Микеле. Что, ну что могло их связывать? Микеле, он же сам говорил, что Сальери из Мота никакой, а теперь вдруг... А может и не вдруг?
Флоран, в который раз, только он оказывался рядом с Локонте и его приходится спасать от обострения болезни, от алкогольной интоксикации и вот вчера, обморок, опять, на пустом месте? Да полноте, на пустом ли?
Вот оно - Микеле поделился своими видениями? НО КАК?! Солаля будто осенило и он не мог больше лежать, беспокойство тысячью иголок впились в его мозг, даже тело стало покалывать. Он не мог находится в закрытом пространстве, быть наедине со всем этим выше сил. Он торопливо сбежал по лесенке и выбежав на улицу вдохнул пьянящий воздух глубокой весны, уже перераставшей в лето. Он побродив по улочками старого города, набрел на бар, войдя он отметил как уютно, совсем по домашнему звучал хриплый саксофон, ему вторило старенькое пианино и, заказав себе немудреной выпивки, Со уселся у окна. Здесь можно было находясь среди народа чувствовать себя наедине с собой. Глоток за глотком он тянул из высокого бокала терпкую жидкость цвета янтаря, почти не замечая вкуса.

Как, и почему Флорану Микеле доверился, а расспросов Со избегал? Почему он смог впустить того в мир своих иллюзий? Если же предположить, что все происходившее с Миком правда, то действительно есть от чего сойти с ума!
Солаль даже головой потряс, отгоняя охватившую его безотчетную тревогу.

- Кого я вижу! Это что же почтенный отец семейства забыл в нашем злачном заведении полным порока и... Хотел сказать похоти, но не публичный дом же, а вполне себе...
- О, только не это! Ямин!
- Собственной персоной! А что так выражаете радость ненатурально? Не вижу улыбки на вашем хмуром, заросшем трехдневной ще...
- Угомонись!
- Да, что-то меня сегодня понесло?
- Только сегодня? По-моему наш Сальери от тебя не первую репетицию уже плачет?
- А ему по роли положено!
- Пить будешь?
- Странный вопрос для сего достопочтенного заведения, не находишь?
- Нам повторить и в двойном размере, что бы заткнуть вот этого господина!
- Обижаешь, старина! Вот кто бы прервал твои скорбные размышления явно текущие не в том направлении? Или что-то с малышами случилось? Это и заставляет хмурится наш высокий интеллектуальный лоб?
- Ох, не сидел бы тут, точно схлопотал бы!
- Да, а ты попробуй? - и Ямин быстренько выставил локоть на стол. Со ухмыльнулся, он знал под личиной тщедушия в этом человечке скрывается сила и ловкость. Он всегда его сравнивал с Луи де Фюнесом, но сам Ямин больше любил итальянского комика Тото.
- С ума сошел? - хлопнув приятеля по руке он взял второй бокал и, чуть согрев прозрачное стекло в ладонях, поднес ко рту обжигающий напиток.
- Тогда рассказывай. Считай, что на приеме у психолога, только вместо кушетки вот это все! - и обвел жестом помещение.
- Что тебе рассказывать? Ты же видел как все начиналось?
- Ой, как интересно, у тебя таким образом "нарисовался" подопечный, а ты вместо того что бы наставить парня на путь истинный, а ты его, значит, наоборот... Ну, и? Даже интересно!
Солаль подавился арманьяком, он обжег ему горло вызвав приступ кашля. Пока ему принесли воды, Ямин хлопал друга по спине и приговаривал:
- Нечего так было возмущаться! Я же пошутил!
- Шуточки у тебя!
- А, значит сам допускал мысль?
- Яминчик, сколько тебе раз можно повторять? Я самый что ни на есть гетеросексуал, но не гомофоб. У меня есть друзья состоящие в отношениях, я что должен их за это презирать?
- Чего ты оправдываешься? Я понял все про тебя уже давно - ты предсказуем и не интересен.
- Началось!
- А что, скажешь не так?
- Хорошо, что, по-твоему, в нашем испорченном веке даже дружба должна выглядеть как любовь?
- Ну, это с какой стороны посмотреть! Ты ж у нас папа-курица? Вот и завел себе "сыночка". Ты бы видел себя со стороны Лоран! Это же умора, как ты ревнуешь Микеле после его сближения с малышом Фло!
- !!!
- Да видно, видно!
- Вот ведь...
- Да, я директор императорских театров, редкостная сволочь г-н Розенбееерг! Вот и объясни мне тогда, старина, раз ты у нас такой наблюдательный, почему эти двое, до этого чуть ли с неприязнью относившиеся друг к другу, так сблизились и даже успели подружиться?
- У меня один ответ - молодость, друг мой, молодость если не тела, то духа!
- А меня ты уже к старикам причисляешь?
- Нет, но к умудренным опытом - да!
- Ну, спасибо!
- Со, да не обижайся ты! - Ямин пересел к нему и чуть приобняв за плечи, продолжал: - Ты пойми, в каждом возрасте есть свои плюсы и свои минусы. Вот ты бы сейчас ни за что не отказался от прелестей семейно жизни? Тебе дороги и Карин и малыши и старшенькая твоя дочь тоже все это тебя держит и ставит прочно на землю, как и моя семья меня. А Флоран с Микеле - мальчишки не связаны никем и ничем, они пока вольные птицы и в данном случае одна птица, помогает другой, как это говорится - встать на крыло! Скажи спасибо, что они тебя в свое "безнадежное дело" не привлекли. Или ты бы был совсем не против разделить их мальчишеские безумства?
- А ты знаешь - не против! Совсем не против...
Когда была выпито уже достаточно для того, чтобы уверенно стоять на ногах, а язык уже заплетался друзья поняли что им "пора". Вот только куда? Со вдруг вспомнил о своей ссоре с Карин, и как они ссорились шепотом, боясь разбудить только что уснувших малышей. Они роняли обидные слова стараясь больнее уколоть друг друга, Со видел, что его девочка вот-вот расплачется и потому поспешно ретировался. Он не мог, просто физически не выносил ее слез - ему самому они причиняли не меньше боли. И сейчас вспоминая это он почти протрезвел.
- Пойдем, я знаю куда!
- Неее! к тебе я не пойду, однозначно!
- Ну да, твоим видом сейчас только младенцев пугать.
Солаль дотащил почти безжизненно повисшего на нем Ямина до номера и сгрузив его тело на кровать вздохнул: и опять причиной даже семейной ссоры стал все тот же злополучный Флоран. Поставить на крыло? Ну да...Микеле самому бы кто крылья помог расправить, не то что... Ох Микеле, что же ты делаешь с моей жизнью? Правда, третий "сын". Солаль стащив с себя джинсы и свитер, закутался в одеяло, предварительно набросив на мирно похрапывающего Ямина плед, уже стал засыпать...

Реально, не знаю, как с любовями, но с труппой получилось очень замечательно, пусть и не очень верится в квартиру Дова :)

А квартира Дова подсмотрена в многочисленных роликах, за это отдельное "мерси" самим "Моцартам".