Реально, не знаю, как с любовями, но с труппой получилось очень замечательно, пусть и не очень верится в квартиру Дова :)

А квартира Дова подсмотрена в многочисленных роликах, за это отдельное "мерси" самим "Моцартам".

17 глава
Стоило только уставшему Лорану смежить веки, как перед его глазами возникла свеча и она отнюдь не рассеивала сгущающийся мрак, а наоборот концентрировала его. Потом вместо свечи возникло до пронзительности знакомое лицо и было произнесено: "Леопольд Моцарт". Кто это сказал, откуда приходили звуки и образы Со так и не понял.
«Друг мой, мы с вами в одной лодке, только мне больнее, Вольферль мой сын – плоть от плоти, кровь от крови, а кто вам этот молодой человек, что вы так переживаете за него?
- По сути – никто. Коллега, Друг к которому испытываю почти отцовские чувства.
- Мне понятны ваши сомненья и терзанья.
В комнате стало как будто светлее и изумленный Лоран мог разглядеть тяжелые портьеры, канделябр старинной работы в котором плавились, оплывая воском, свечи.
- Я говорил своему сыну:
Вся слава тщетна, она никого не выводит в мир,
Но когда занавес падает, ты остаешься со своими тенями
Которые всегда верны тебе…

- Леопольд, но мы с вами тоже были молодыми и разве не мечтали и мы о том же? О славе, о том, что наши имена станут известны свету? Миру?
- Я мечтал, быть может моя мечта и осуществилась и я слишком строго обходился с моим единственным сыном, который так радовал меня и принес мне столько боли?

Когда занавес падает ты думаешь: «Боже, всякая слава смертна!»
Все декорации рушатся и ты взываешь к небу:
"Боже, насколько слава жестока!"

Мир, свет…как это мелко, Боже… зачем? Лучше б он жил, любил, рожал и воспитывал детей…
- Нет! Леопольд, нет! Тогда бы он не стал тем, кем стал в веках! И пусть...
Все падают ниц и ты паришь в небесах!
Когда занавес падает, ты умираешь вместе со славой!

Они тебя осудили и бросили на раскалённые угли
Но когда занавес падает и твой корабль тонет...
Все развеивается, тогда все крики смолкают.

После нас останутся только наши дела, Ваш сын стал великим, а мы – мы лишь заставили всех вспомнить о нем снова и полюбить его через нас. А мой молодой друг, он просто сгорает на костре образа! Он хочет понять и прочувствовать вашего сына!
- Как же права церковь, осуждающая актеров! Как это мерзко, пытаться перевоплотиться в другого! Вы воистину слуги…
- Нет!!! Безумный старик!»

- Солаль, да проснись же! Ну же, здесь нет никакого безумного старика! Ну же!
Лоран с трудом открыл глаза, не понимая на каком он свете? С трудом заставил себя вглядеться в тень, что склонялась над ним.
- Ямин?
- Ну наконец-то! Папочка, ну если б я знал, что тебе так пить нельзя не наливал бы!
- Ты о чем?
- Да ты минут пятнадцать орал про какого-то безумного старикана, что назвал всех актеров исчадиями ада.
- Я?
- Ну не я же…
- Сон, это был сон…
- Слушай, я не знал, что это заболевание передается воздушно-капельным путем. Мне Рим намекал на что-то такое… Куда наш «умник» еще залез? В какие дебри потянула нашего распрекрасного Мика?
- Лучше не знать… - Со устало оперся на так и не разобранную постель. Во рту – помойка, пить хотелось, что он раскупорив литровую бутылку питьевой воды залпом выпил почти половину.
- Может, все же освежишься, для разнообразия?
Лоран устал соротивляться, струи холодной воды остудили разгоряченное кошмаром и переживаниями прожитого дня тело. Но не смыли темных слов Моцарта-старшего с души. И застряли в мозгу. Нет, он не забудет их и никому не расскажет, он постарается увидеть в этом человеке иную сторону. Заботливого отца, которому больно за сына.
Когда он вышел из душа, Диб уже развеялся, словно утренний туман оставив записку: «Тысячу раз звонила Карин, искала тебя. Идиоты помиритесь! Нашли из-за кого ругаться!»
Сказать, что у него сразу мозги встали на место? Да нет, он целый день изобретал способ, как и что, сказать своей девочке в оправдание. Долго сидел в машине перед торговым центром пока не вспомнил, что обещано купить мальчишкам, а саму Карин просто так не задобрить… Он знал, что может покорить ее сердце и после того как завалил багажник вещами для обоих сыновей, свернул в знакомый переулок и, о радость! Конечно же друг не мог его подвести! Сжимая заветный сверток он почти уже бежал к машине, зная, что теперь он с сознанием выполненного долга может вернуться домой победителем. Но никак не побитый нашкодивший пес. Не его амплуа.

«Прости».

Одно слово! У нее для меня нашлось одно только слово? Листок выскользнул из рук, когда Микеле устало опустился на еще хранящую их совместный запах постель. Что он сделал не так? Чем обидел? Почему?
Обхватив себя руками, он долго неподвижно сидел, припоминая мельчайшие детали прожитого дня и, чем больше вспоминал, тем больнее становилось…

Он с утра быстренько сбегал в магазин и еще в знакомый ресторанчик, чтобы заказать пару приличных салатов. Паста! Вот его коронное блюдо, с лазаньей он подождет до лучших времен! Он взял мидии, креветки, слегка припустил их с оливковым маслом и стал готовить свой коронный средиземноморский соус. Вспоминая, как Дов жмурился, словно кот поглощая соус в немыслимых количествах и без пасты.
Напевая, он влил вина и, продолжая жонглировать посудой, словно перед ним была не кухонная утварь а ударная установка, он влил масла в воду, убавив огонь оставил так, пока тихонько не забурлит.
Теперь самое важное – сервировка! Минимум предметов. Салфетки оливково цвета, небольшой букетик цветов был нещадно раздерган и превращен в некое подобие икебаны.

Одна свеча, приглушенный свет – пока подбирал музыку успел накормить Вольфи и тот теперь весело поблескивая глазками-бусинками наблюдал за передвижениями «хозяина». Когда песик переместился к двери, Микеле положил пасту в воду. Софи скоро придет и он как ювелир должен рассчитать все грани.
- Спасибо, дружок! – он поднял и покрутил пушистого друга и тут же сработал домофон.
Открыв дверь, он уже расставлял тарелки с готовым кушаньем, несколько и едва заметных пассов руками - последний штрих – теплые, словно вечер, звуки музыки поплыли по едва освещенной квартире.

- Добрый вечер. Как вы тут, не скучали? – она вошла, как будто влилась волна теплого света. Шоколадно-коричневая юбка обтягивала стройные ноги, в вырезе бежево-розовой с жемчужными пуговицами блузки, едва подрагивая на высокой груди, стекал по стройной шее кулон, с каплей камня. Волосы были забраны в несложную прическу, и только непослушный локон струился вдоль лица. «Не девушка – поэма!» - подумал Микеле и обнял ее – так захотелось подтверждения видимости тепла.
- Прости, давай сумку!
- Я думала приготовить что-нибудь на скорую руку…
- Нет, мы с Вольфи не позволим заботиться о нас, мы сами позаботились о тебе. Все готово – прошу к столу!
- Буквально несколько секунд… - Софи на мгновение «нырнула» в ванную комнату и вышла оттуда незаметно изменившаяся – она стала сразу такой домашней, как будто жила здесь всегда. Распустила волосы и они тяжелой, медовой волной лежали на ее плечах и струились по спине. Микеле сглотнул – какой ужин? Не подавиться бы от того что такая девушка сидит напротив него.
Он медленно возил вилкой по блюду, глядя, как она почти наполовину опустошила свою тарелку, и только тут вспомнил, что забыл про вино!
Дрожащими руками он раскупорил бутылку и, наливая его в протянутый бокал, пролил его на юбку… Следующий момент – он у ее ног с салфеткой в руках. Аромат ее тела, настолько неуловимо-нежный, что он не смог сдержаться стал целовать ее ноги. Потом сняв туфельки, взял ее на руки и понес вверх по лестнице…

Ночь была страстной, напоенной жаром истомленных тел, тихим шепотом и волной восторга с ее тихим всхлипом на пике наслаждения. В их страстной жажде обладания друг другом была такая нежность, что у Микеле руки дрожали, когда он касался ее трепетной, отливающей жемчужной белизной, кожи. Он вдруг вспомнил одну скульптуру безымянного автора – всегда мечтал коснуться ее нежной поверхности, казалось, статуэтка была не из мрамора, а из какого-то непонятного материала и, путь он знал, и о технологии процесса, про то каким способом добиваются мастера подобного эффекта, все равно мечта оставалась мечтой, а сейчас она воплощалась!

Он зарывался в ее душистые волосы, водопадом стекавшие по его руке и груди. Он обнимал ее во время короткого сна и, когда она открыла глаза, нежно коснулся ее губ пальцами – как будто хотел запомнить их рисунок.

Утро стало ударом.

Никаких следов ее присутствия. Кроме листка с единственным словом. Даже Вольфи забрала. Ни адреса, ничего, кроме имени и номера телефона.

И снова надо жить…

***

Сказать, что Дов был зол это не сказать ничего! Он был готов порвать этого несчастного итальянца на тысячу кусочков и раскидать их как можно дальше друг от друга! Флоран посочувствовал приятелю – ему тоже пришлось побывать в той же шкуре. Только Микеле в отличие от него почти совсем не реагировал на грозные окрики. Утренняя репетиция провалилась с треском. Всех отпустили, основной состав и Локонте оставили – пройтись по эпизодам.
Флоран быстро нырнул в гримерку – можно успеть метнуться в ближайшее кафе себе и Солалю за куревом, а Мика надо было накормить чуть ли не насильно. Снова. Когда он ввалился в его небольшую квартирку дня три назад с потухшим и одновременно умоляющим взглядом попроситься «на постой» у Мота язык не повернулся отказать импульсивному итальянцу. Тот так помог ему ценой собственной жизни и здоровья, что Фло чувствовал себя обязанным Микеле.
Наблюдая за приунывшим и как будто «сдувшимся» Моцартом он пытался расшевелить друга, но у него было мало опыта в подобных вещах, а во вторых он считал, что не надо вызывать человека на откровенность, раз есть человек, значит, у него есть личная жизнь, а он не приучен нарушать чужое жизненное пространство.
Но беспокоиться о приятеле не перестал. Он заботился о нем как о брате, коллеге по проекту, но это было все не то… Этот человек показал ему иной мир параллельной вселенной и Флоран был безмерно признателен тому и поменял о нем свое мнение. Раньше Локонте ему казался легкомысленным идиотом – одним из тех счастливчиков, которые идут по жизни не задумываясь, живут, словно вечные. Самое смешное, что когда выяснилось, что все это так Фло стал испытывать к Микеле уважение, смешанное с чувством невольного восхищения, а теперь еще и потрясение.

Вечером, сидя в машине и «прогревая» мотор ожидал окончания разбора полетов и, когда измученный Микеле «выпал» из дверей, Фло дернулся подойти к нему, но что-то остановило его.
Следом вышел продюсер и, приобняв Локонте, начал усаживать его на ступеньки лестницы. Мик перед этим явно плакал – подводка текла, тушь попадала в глаза. Сегодня он захотел быть «в полной боевой» готовности. И зря… не выдержали ни один, ни другой.

Вслед за Довом из дверей вышел Солаль и, прикурив стал тыкать в «сына» пальцем и что-то говорить. Мик, беззлобный, безропотный Мик огрызнулся и встал.
Флорану наконец, надоело наблюдать «семейную сцену» и он решительно двинулся к тройке мужчин. Микеле уже перешел на жестикуляцию:
- Да что вы все ко мне привязались? Я что хуже всех? Ну да, сегодня я не в форме, с кем не бывает?!
- Микеле, мы тревожимся за тебя, пойми!
- Вот сейчас только не надо? Я здоров – твой врач подтвердил это тысячу раз!
- Ты взвинчен и на пределе, а то по тебе не видно!
- Со, ты опять за свое? Я уже большой мальчик и сам справлюсь со своими проблемами! И не поеду я никуда!
Флоран с легкой усмешкой слушал доведенного до белого каления итальянца, мешавшего в запале итальянские слова с французскими.
- Микеле, поедем домой?
- Фло, наконец-то! Ты, как здравомыслящий человек, скажи ему…
Мот только покачал головой, давая понять, что вмешиваться не намерен.
Локонте схватив его под руку повел к машине.

- Достали! – рыкнул он, садясь в салон. Фло молча завел машину, тронул с места, краем глаза заметив, как расслабился его пассажир, откинувшись на спинку сидения, Микеле закрыл глаза.
- Спасибо братишка… - едва слышно шепнул тот, когда минуя пробки, Фло закоулками повез их к Монмартру.
Остановившись у подъезда Локонте, Фло потянулся к бардачку.
- На, сотри «глаза», говорил тебе - не надо было краситься.
- Спасибо. Почему ты привез меня сюда?
- Тебе надо побыть одному и успокоиться. Когда все так достают, хочется сбежать даже от близких друзей. Уезжай куда-нибудь? Хоть сегодня, хоть завтра – все равно от тебя никакого толку не будет в эти дни. Успокойся, подумай, или просто отоспись в конце-концов!
- Может ты и прав… Ладно, хоть тогда я пойму, почему она так со мной?
- Вряд ли. Судя по тому, что я успел узнать о ней от тебя она девушка слишком самостоятельная и ждать от женщин логических поступков не приходится.
- Уговорил. Не буду думать, напьюсь, на природе поваляюсь, вспомню, что я человек, просто человек, а не сталкер и не ангел. Спасибо тебе и чао!

Взяв в аренду машину, чтобы не тратится на такси, я устремился в предместья.
Четкого плана куда ехать у меня не было. Была дорога и четыре колеса малолитражки.
И вдруг... Как озарение! Шум морского прибоя буквально "накрыл" меня и я уже знал куда ехать. Настроив навигатор, включил Грига и погнал так, как будто меня Там ждали и не могли дождаться. Конечной целью стал великолепный замок Мон-Сен-Мишель: замок под покровительством Архангела Михаила, высящийся на скале и доступный только во время отлива. Такой величественный в своем уединении от остальной суши... Пожалуй, он сейчас больше всего напоминал мне самого себя.

После того, как я промахнул нужный поворот, задумавшись и заслушавшись, позволив подрезать себя, я остановился на обочине, у поля и просто сел на бордюрный камень, спиной к трассе. В ушах звучали чистые, словно стеклянные звуки фортепьяно. Они осыпались в моей душе и я не думал ни о чем кроме того, что слышал и видел, боль не прошла, она просто затаилась внутри. Слез не было. Они тоже залегли там же, на самом дне души, как и злость и обида. Я не давал себе отчета, в том, что я буду делать в Бретани, но то, что я там просто вздохну полной грудью - был уверен! Дов дал мне несколько дней свободы, но я превышу лимит... Будь, что будет - хотелось стать снова бродягой, свободным от обязательств и разочарований. НЕ навсегда, это я понимал, но хотя бы на время. Меня сейчас "ждут" в другом месте, не в Париже... Все отодвинулось. Я наконец-то мог стать самим собой, снять "личину", маску, которая далась мне нет, не с трудом, но с затратой себя... Не думать, за руль, как в седло и "пришпорить коня"!

И как ни остро было тянущее чувство ожидания "свидания с прекрасным" я не торопясь, потратив несколько часов, доехал до окрестностей острова, там снял номер в гостинице "Старая мельница" в небольшом, уютном городке, откуда рукой подать до замка. Бросив машину на парковке я пошел на песчаную отмель чтобы наконец-то разуться и оглядеться. В замок кишащий туристами идти не хотелось - вид и так был впечатляющий, даже издалека громада замка возвышалась над водой и окружающим пейзажем. Надо будет объехать окрестности и сделать отдельный альбом, чтобы потом мысленно возвратившись сюда рисовать эту величественную красоту, которую как ребенок отложил "на сладкое". Потом, не сейчас пройдусь по крепости, облажу по возможности все доступные закоулки. Внутри меня наконец-то стал оживать Микеле, живой, нормальный итальянский парень, ну может с небольшим сдвигом... А кто без него?

Так, улыбаясь своим мыслям я набрел на прямо-таки буколическую картину: на берегу, в излучине реки и моря паслось стада овец, пощипывая сочную зеленую травку. Где еще кроме полотен в духе Мариески или Каналетто и Беллотто можно увидеть такое? В Италии, конечно, содержат еще стада, но это ближе к Пиренеям, а тут... Надо будет приехать сюда утром, когда их только-только выгоняют и снять это чудо в утренней дымке тумана, пока еще землю не согрели лучи жаркого солнца.
Купив на местном рынке головку козьего сыра, еще теплого, крестьянского темного хлеба и местного же вина, бутылка которого напомнила своей пузатостью в оплетке мое родное "Кьянти", я наконец-то ввалился в номер. Приняв душ, вытянулся на кровати. Хотелось просто лежать, тупо пялясь в чуть заметных трещинках беленый потолок. За много недель я уснул счастливым и без сновидений проспал до самого утра.
Утро встретило по-деревенски просто - дальним петушиным перекликом! Я взглянул на телефон и не поверил своим глазам: пять утра! В Париже я в это время дай-то Бог, что бы только дополз до кровати! Да и местные не торопились вставать. А зачем? Вот только в гостиничной кухне уже ощутимо погромыхивали посудой. Я вспомнил вчерашний пейзаж и буквально загорелся не ждать завтрака, взять головку сыра, хлеб, который не доел вчера, углядел в глубинах холодильника помимо "джентльменского" набора пару бутылок минералки, наскоро умывшись, выскочил в пронзительную свежесть раннего утра! Завел свою малолитражку и погнал к замку. Туман висел над окрестными полями. Все как я хотел, мечтал, желал - иная, совсем не артистическая жизнь. Не моя и я хочу ею насладиться вполне! Кто мне может помешать?

Сделав пару снимков и промочив ноги в еще теплой воде я дождался стада овец, пастух мне продал острого овечьего сыра, я задремал прямо на берегу, сидя в открытой машине. Меня разбудил тревожный крик чаек пировавших на ближайшей помойке и жаркое солнце, совсем не похожее на свой застенчивый образ, что окрашивал в розовый цвет море и все вокруг. День уже вступил в свои права и я не успев проголодаться решил податься в самый пиратский город на побережье - Сен-Мало! Там, пробродив по городу пешком, потолкавшись вместе с толпами туристов, послушал англо-итало-французскую версию истории города, все же поехал к своему "мельничному домику" выпив по пути лишь несколько чашек хорошего кофе, почему-то названного "Моцарт", но очень вкусного со взбитыми сливками и большой долькой глазированного цитруса сверху пены. Все! Я должен, мне просто необходимо было замучить себя чем-то, чтобы ясность бытия, так ощутимого мною теперь не превалировало над беспорядочным образом жизни который я обычно веду - надо было "взять дозу". Красное вино и овечий сыр - хорошее начало! И все это у меня есть! А потом поехать в какой-нибудь бар, где можно зависнуть до утра, хотя, это же деревня и часа в два по полуночи здесь клиентов разгоняют или развозят по домам? Пусть! Скажу бармену адрес и все! Обо всем забыть... Только не дали. Вот зачем мне живая музыка? И еще эта девушка и юноша-гитарист поющие в баре? Ничего не получается... Это видимо судьба?
И снова ЕЁ образ, возникший в дверном проеме с волосами, развевающимися по ветру:

"Я по дороге, как по Млечному Пути, иду не зная сам куда же мне идти?
Я так устал один в толпе хочу назад, хочу к тебе
Только к тебе...

Еще, еще с тобой, с тобой,
В последний раз до звезд дотронуться рукой
Еще, еще, глаза в глаза
Мы так близки с тобой сейчас,
Как никогда в последний раз..."

Словно горький пьяница, обняв стакан я плакал. Безыскусная мелодия и такие же слова подняли из глубины души все, что таилось там. Боль? Нет! Сожаление? -Да! Желание понять почему все так, как было? Нет... Ее тоже можно понять - она боится. Нет, не меня! Жизни. Она научилась терять и теперь ей больно приобретать дружбу, любовь, отношения. Я должен ее найти! Сейчас же! Смёл со стола все что на нем стояло и было направился к выходу, но меня мотнуло и, налетев, кажется на соседний столик я кажется вырубился или меня вырубили? Вот этого я не помню... Совсем...

Теплый, согретый лучами закатного солнца, свет струится сквозь прозрачные занавеси, запах молока и какой-то еще очень нежный, одновременно манящий. Так тепло и ясно... как во сне... Это сон? Да, и пухленький малыш смешно выпятивший персиковую попку лежащий у меня в сгибе руки и чарующий нежный голос:
- Локонте, только прошу, не урони?- улыбающуюся Софи с обнаженной одной грудью, как у Мадонн на полотнах флорентийских художников. Она берет меня за руку и трясет...

- Мьсе Локонте! Просыпайтесь! Вы будете оплачивать номер или желаете съехать? - столкновение с действительностью, столь резкое еще больше резче очертило границу между сном и явью. И оставшийся в память теплый свет и тяжесть ребенка... Просто руку отлежал. Пока искал кошелек, кредитку, подписывал документы все время помнилось ощущение ото сна, как только меня оставили одного и я откинулся на подушки огромной двуспальной кровати наваждение оставило меня. Снова утро, только позднее, на прикроватном столике набор гостиничного завтрака. И надо вставать? Зачем? Я уткнулся в подушку, включил телефон и, поставив на беззвучный режим включил наушники. "Десять заповедей", "Король-Солнце" - все это более чем отвечало моим настроениям, чем Led Zeppelin или даже Pink Floyd с Nirvan. Да, так низко я еще никогда не падал. Но выбора не было - ехать искать магазин с треками не хотелось, качать с интернета - тем более. Я просто валялся, когда пришла горничная убрать номер, я пошел в душ, а потом снова лег. И теперь, когда солнце перевалило глубоко за полдень и небеса заволокла серенькая ряска я опять ощутил свет моего сна... Такой теплый, такой идущий изнутри.

- Мьсе будет сегодня выходить? - в дверь вежливо постучались.
- Нет, а что?
- Штормовое предупреждение, усиливается ветер и мы просим постояльцев без надобности не выезжать в Замок.
- Хорошо. У вас можно заказать ланч?
- Да, у нас хорошая и недорогая кухня. Вам в номер или спуститесь в наше кафе?
- В номер. НЕ хочу никуда выходить.
Вежливый портье ушел, а я долго нежился в лучах моего собственного внутреннего солнца - Моцарт, Париж, сны-явь, все это отодвинулось от меня куда-то. И я снова был наедине с собой и мне всего четырнадцать. И можно просто засидеться у друзей или в театральном кружке заболтаться до одури с режиссером. Шторм... Все прячутся, а я? Нет, я поеду к Замку и буду бродить наслаждаясь брызгами волн! Решено! Быстро похватав вкусно пахнущий ланч, даже не ощутив вкуса. Схватил кусок сыра почему-то оставшийся у меня от вчерашнего "буйства", перелив жалкие остатки вина в дорожную фляжку засобирался и выехал с гостиничной стоянки в ветер и в синюю, наливавшуюся реальной чернотой даль. Верхушку Замка скрывали тучи, о дамбу бились волны, ветер стремительно гнал через искусственное сооружение волну за волной. В скале сияли окошками гостиницы, но веселые огоньки при вспышке молнии погасли и все погрузилось во тьму. Темная сторона моего "Я" возликовала! Молнии, беснующаяся вода, мириады брызг, стон ветра и хохот стихий - вагнеровская Валькирия! Как я ликовал! Мне хотелось выйти и стоять ТАМ, терпя удары волн, раскаты грома! Все вдруг слилось - картину размыло ливнем, последний яркий всполох и моя машинка, казалось, разваливается на запчасти!
__________________________________________________________________________________

- Придурок! Микеле, ты и не лечишься! - произнес надо мной знакомый голос.
- Солаль? Ты здесь? Как?
- Локонте, ну кто еще мог приехать черти куда, чтобы посмотреть на твое бренное тело? Или бедняга Со, которого жена скоро из дома выгонит за "ненормальную привязанность к крашенному итальяшке" или Дов у которого от твоих приключений скоро инфаркт будет!

«Что ж за засада? В последнее время, похоже, прописался в больницах», – подумал Микеле, слушая длинную нотацию «папочки» Со. Дышать было тяжеловато – подушки безопасности не сработали и он ударился грудиной о руль. Утром его нашли в слегка помятой машине туристы и сообщили в медпункт острова. Сориентировавшись по его телефону, позвонили Дову Аттья, от которого был последний вызов. Дов почти в обмороке позвонил Солалю, выслушав предварительную тихую истерику Карин. Солалю же пришлось ехать в Бретань, на край света, куда ветром странствий и тягой к перемене мест занесло «сынка». Непутевое недоразумение.

– Доктор, когда его можно будет забрать?
– Да хоть прямо сейчас забирайте, рентген мы сделали – повреждений особых нет, трещин тоже, диагноз – «практически здоров». Сейчас вколем ему обезболивающее, и вот вам рецепт – принимать по мере необходимости, при болях, но предупреждаю: лечение чисто симптоматическое, на случай, если невозможно будет терпеть. Счастливо, мсье Лоран, мсье Локонте, надеюсь, вы поняли, что со стихией шутки плохи?
– Угу... – покорно вздохнуло растрепанное «недоразумение», Солаль еле удержался, чтоб не влепить ему подзатыльник.
– Он понял, мсье доктор, он больше так не будет.
– Перед отъездом, будет возможность, заглянете? А если нет – вот вам выписка из карты, на случай, если вдруг мы что-то просмотрели.
– Мы благодарим вас.
Микеле не хотелось покидать кабинет, он чувствовал, как зол на него Солаль, и передыхал после укола, ожидая, когда отступит ноющая боль. Синяк получился знатный, хорошо, что он привык с самого детства носить футболку под рубашкой.
– Сам дойдешь?
– Вроде бы да.
– Микеле, объясни мне, дураку, почему тебя все время тянет на приключения? Я бы понял, если б это было лет так десять-пятнадцать назад, но тебе тридцать пять! Даже я в это время уже, что называется, перебесился.
– Со, ты мой самый близкий человек из всех, с кем я в последнее время общаюсь… я не знаю, что такое со мной. Я даже себе это объяснить не могу до конца... Просто захотелось сильных ощущений... потрясений, что ли?
– У тебя их мало было? Медитаций на тему Моцарта стало не хватать? Кстати, Фло от Дова получил по полной программе, когда тот узнал о ваших экспериментах. Как он не порвал парня, до сих пор удивляюсь. Но Фло теперь хоть на Сальери стал похож, а не на милого пушистого медвежонка с бархатными глазками.
– То есть помогло?! – Микеле было вскинулся, но тут же охнул от боли.
– Может быть, только стоило так рисковать?
– А ты знаешь, видимо, все же стоило! Дов, несмотря на то что сатрап и деспот, все же сумел нас всех настроить на нужную волну.

Когда они приехали в гостиницу, Солаль отправил Микеле в душ, а сам, разобравшись с администрацией и персоналом, продлил бронь номера и растянулся на кровати.
– Эй! Вообще-то это мой номер! – сказал Локонте, выходя из душа в чем мать родила и вытирая полотенцем влажные волосы. – Что, в отеле свободных номеров не осталось?
– Остались, но, «сынок», ты же не откажешь своему любимому «папочке» в пристанище? А потом, кто тебя знает, до чего ты додумаешься в следующий раз? Кстати, извини, я тут похозяйничал – он кивнул на телефон – неплохие фотки!
– Со, это вообще-то мой телефон!
– Я же извинился.
– А вдруг у меня там интим-фото?
– Хм... я пока и без этого сейчас наблюдаю легкое порно. И, прости, не впечатляет! – рассмеялся Со и получил от Мика толстым журналом.
– Прости и ты, но никак не ожидал, что у меня будут наблюдатели, – произнес Локонте, возвращаясь в ванную, закутываясь в халат.
После пикировки Со попросил принести завтрак, так как обычное время они пропустили, и, оставив клюющего носом итальянца отдыхать, пошел побродить по живописным окрестностям.

"Да, неплохо было бы приехать сюда всей семьей, вот только младшенький подрастет" - вздохнул Солаль. Сделав пару снимков, он подумал Бог не зря свел его с «сынком». У Локонте было настолько индивидуальное виденье мира, что даже его фотографии смотрелись как картины из другой реальности. Возвышавшаяся над морем громада замка у него выглядела истинно средневековым сооружением, а не как сейчас, когда в остро поблескивающих полуденных лучах солнца все казалось каким-то ненастоящим – чуть ли не диснейлендовской конструкцией или на худой конец декорацией к средневековому фильму. Кучки японцев или корейцев, весело лопотавших и что-то фотографировавших, тоже не располагали к созерцанию, и Солаль решил вернуться в гостиницу. Проходя через местный рыночек, купил местного вина и сыра.

Когда он вернулся в номер, Микеле спал, разметавшись на постели. Со тихо прикрыл ставни большого окна, и в комнате воцарился приятный полумрак. Он почувствовал, как усталость и напряжение последних дней покидают его.
Приняв душ, он отзвонился Карин, успокоив, что с ним все в порядке и они вернутся в Париж не раньше завтрашнего вечера, так как в авторемонтной мастерской обещали к этому сроку справиться с вмятиной на крыле арендованной Локонте машины. Как ни странно, его девочка не возмущалась больше, а предложила по возвращении отправить Микеле на курс психотерапии. А что, неплохая мысль! Только вряд ли это «недоразумение» согласится на такое – судя по его рассказам, у него родители сами психологи-педагоги, только у них могло родиться такое чудо.
Солаль лег со стороны окна на кровать, слегка укрыв ноги вторым одеялом, принесенным по его просьбе. Стоило ему устроиться, как лохматая блондинистая голова тут же оказалась у его плеча: уткнувшись в него носом, итальянец уютно засопел – сказывалось действие успокоительного.
Со, отложив журнал, который собирался пролистать, прикрыл глаза, и тут же появилось знакомое свечение, и из глубин подсознания выплыл Леопольд Моцарт, больше похожий на актера Мишеля Буке.*

***
Призрачный, теплый свет свечей втягивал в едва различимое пространство...
Солаль не мог понять, чего от него хочет этот человек – не вслушивался в почти монотонный голос, выговаривающий что-то.
– Я не намерен с вами обсуждать чье-либо поведение. Он мне не сын, а абсолютно посторонний человек. Вполне самостоятельный.
– Разве я не понимаю, что вы переживаете за него так же, как я за Вольферля?
– Перестаньте! Ваша любовь довела сына до ручки, вы никогда не принимали его выбора!
– Не принимал, потому что понимал, как он движется к гибели семимильными шагами!
– Какая разница, это был ЕГО выбор!
– Месье Моран, вот вы видите, в чем разница – Вольферль плоть от плоти, кровь от крови мой ребенок. И его гибель – на моей совести. – В голосе пожилого человека звучали нотки тревоги. – Вы же со своим невмешательством также можете довести до края своего молодого коллегу. Его душевное состояние неустойчиво, он мечется – так наставьте его как старший на путь истинный!
– Это не моя прерогатива... – почти сдался Солаль.
– А чья?! Я, видимо, что-то пропустил в воспитании собственного сына, раз он так сбежал от моих наставлений и опеки. Каюсь, может, я и переборщил! Но делалось это все из лучших побуждений... Если б я только знал, сколько муки принесет ему моя смерть...
– Вы бы не умерли?
– Не иронизируйте. По крайней мере примирился бы с ним.
– Но вы же оба теперь в ином мире?
– Да, но мы и здесь не можем встретиться – у него свой путь к Творцу. Светлый, легкий и прозрачный, тогда как я томлюсь здесь. Не простивший, я также не могу рассчитывать на прощение Всевышнего – наказание за грех гордыни... Это есть мое испытание. Умоляю, позвольте нам встретиться друг с другом.
– Я?!
– Да, вы, живые, многое можете сделать для нас, мертвых. Попросите, чтобы он простил меня...– Слезы стояли у него в глазах. Леопольд вынул из кармана клетчатый платок и шумно высморкался.
Вдруг луч света озарил мрак затемненного покоя, в котором едва мерцали огоньки свечей в высоком канделябре. Со светом родился голос:
– Отец, как вы можете так говорить...
– Вольфи, мальчик мой? – Пожилой господин потянулся к соткавшейся из призрачных пылинок в луче света изящной фигуре.
– Отец! Не говорите так! Я старался стать для вас идеальным сыном, но так и не смог... Моя вина, простите и вы меня...
Обе фигуры в старинных камзолах и париках обнялись и стали стремительно удаляться в светлеющей дымке пробуждающейся зари.

***
– Солаль, Со!
– Моцарт...
– Да Лоран, очнись же! – что-то резкое ударило по рецепторам, Солаль, закашляв, очнулся.
– Микеле?
– Ты с ума сошел – так пугать?
– Что это было?
– Что, Со?.. Вот только не засыпай, я же битый час тебя бужу!
Солаль без сил раскинулся на постели. Взлохмаченный Микеле встрепанным воробышком присел на уголок разворошенной постели. Как он испугался! Очнувшись утром, с носом в районе солалевского плеча, он дремал, мешая сон с реальностью, а потом Лоран начал говорить по-немецки во сне и метаться, зовя не то Вольферля, не то Леопольда. И Микеле испугался! Он же сам не видел, как это выглядело со стороны – все его метания, его провалы в небытие, путешествия в <b>запредельное,</b> а тут старший товарищ никак не хотел выходить из транса, хотя бы разговаривать и метаться перестал.

– Что с тобой было? Расскажи?
– Чего-чего… Заразная болезнь – моцартомания называется! Мальчишки! Это все вы с Флораном! Мало было тебя с Моцартом, так вы еще и за Сальери путешествовали! Как тут Леопольду Моцарту мимо меня было пройти?
– Ты видел его?
– Если это можно так назвать, то наверное.
Микеле потянулся всем телом, заложив руки за голову:
– Хорошо-то как!
– Чего? Псих ты, Локонте, и не лечишься! Нравится туда-сюда ходить – на здоровье, только нормальных людей туда не втягивай! – С трудом поднявшись, Солаль стянул с себя джинсы и отправился в душ.
«Нормальный? Это ты-то, «папочка»? Кто бы говорил...» Микеле блаженствовал – он был счастлив тем, что теперь все стало на свои места, и Амадей, мельком заглянувший в его сновидения, был легок и светел.
_________________________________________________________________________________________
*http://ru.wikipedia.org/wiki/Моцарт_(мини-сериал,_1982)– вот что я имею в виду.

– Ну что, попутешествовали и хватит? Я звоню Дову, что мы завтра приедем, и все, без глупостей? – закурив сигарету, спросил Со, стоя в амбразуре распахнутого настежь высокого окна, у безмятежно устроившегося на постели с бумагой и пастелью Локонте.
– А? Что? – Локонте поднял глаза и посмотрел отсутствующим взглядом на собеседника. Он пребывал сейчас в ином мире.
Они только что вернулись из замка, где набродились и надышались стариной по самую макушку. Причем оба поменялись ролями – Микеле приходилось останавливать Лорана, пытавшегося «разбавить» занудные рассказы экскурсоводов своими комментариями. Микеле с трудом сдерживался, когда в крипте, в таком месте, вдруг зазвучал хрипловатый голос его спутника, напевавший что-то из «Нотра». Он вообще сделал вид, что не знаком с этим сумасшедшим господином, но с большим трудом смог подавить смех, когда вездесущие японцы защелкали возле него фотоаппаратами и стали просить автографы. Естественно, Со с величественным видом расписался на всех протянутых ему путеводителях. Позволил себе рассмеяться он уже на залитой полуденным солнцем стене, когда прочитал надпись, сделанную на смеси языков: «Папа Мон-Сен-Мишель».
А потом они валяли дурака уже вдвоем, сидя на крепостной стене и поплевывая вниз, чуть ли не на головы туристам, Лоран временами мурлыкал что-то идиотское из своей прошлой, разгульной жизни, и уже Микеле стаскивал «папочку» со стены, когда тот вознамерился сесть ногами наружу.
– Слушай, я, конечно, чокнутый, но, как вижу, в меньшей степени, чем ты!
– Значит, тебе можно все, а мне ничего? Это почему это?
– Да потому, что ты старше!
– Не аргумент! Поговорим с тобой лет через десять, когда ты станешь еще более безбашенным, чем сейчас!
– Объясни.
– Фу! Ты, заставляешь меня философствовать в день, когда я, может, хочу облагодетельствовать все человечество! – Солаль опять взобрался на парапет и что-то зычно крикнул в простор сгустившегося под палящими солнечными лучами пространства. Береговая линия дрожала и казалась нереально далекой.
– Пойдем, я есть хочу! Со, заканчивай, а?
– Есть – это хорошо, почти как жить!
– Пошли уже…
Они спустились в одно из местных кафе, где их накормили довольно приличным обедом. Микеле от пережитого и увиденного уже клевал носом, уставившись невидящими глазами в телефон, где отсматривал новые снимки.
– Пойдем, примешь горизонтальное положение, пока я съезжу за твоим товарищем по несчастью, надеюсь, что ремонтники не обманули и сделали все в срок.
– Давай вместе? – неуверенно откликнулся Локонте.
– Нет, раньше ночи мы никуда не двинемся, а тебе надо отдохнуть, чтобы сменить меня за рулем. Сам будешь разбираться с прокатом, взрослый уже!
– Ну Со!
– Я сказал: нет! Нянька я тебе, что ли?
– Я тогда Дова попрошу!
– Ты совсем не думаешь головой? У него премьера на носу, ты исчез, в аварию попал… Вообще-то я не хотел озвучивать твое происшествие.
– Как? Ему же звонили!
– И что? Совру, скажу, что ошиблись. Мало ему переживаний?
– Ну да, это конечно… – грустно протянул Локонте думая, что если придется уплачивать штраф плюс к ремонту, он совсем окажется на мели. Но больше всего его тяготило чувство вины – оно засело где-то в подвздошье и не хотело его покидать. Вот если бы он…
В такой солнечный день мысли о происшедшем и о том, что он на самом деле хотел сотворить, не соответствовали обстановке. А потому, когда Со буквально донес путавшегося в собственных ногах Микеле до номера и сбросил на кровать, он уже спал сном младенца. Солаль, пожалев его, раздел и закутал в простынь тщедушное тельце, прикрыл окно и опустил жалюзи.
Когда Солаль вернулся, позвякивая ключами от машины, Микеле уже не спал, а, расположившись на постели, увлеченно набрасывал что-то пастелью в своем блокноте.

Ближе к ночи они выехали в Париж. Солаль, думая, что Локонте все-таки какую-то часть дороги продремлет, прихватил из багажника непонятно как там оказавшийся плед.
Но Микеле не спал. Пребывая в отрешенном состоянии, он смотрел перед собой, ничего не видя и не слыша.
– Со, скажи мне, только у меня с женщинами все так?..
– Как это «так»?
– Непонятно.
– Ты знаешь, с тобой самим еще не все понятно, а говоришь – женщины.
– Понимаешь, я как-то раньше не задумывался об этом, но то, что произошло, – это из ряда вон.
– Влюбился, что ли?
– Трудно сказать, просто я таких раньше никогда не встречал.
– Значит, влюбился, – констатировал Солаль.
– Я понял, что если бы я и хотел с кем-то прожить жизнь, так это с ней…
– Ого! И сколько ты ее знаешь?
– Какая разница, Со?
– Большая!
– Я с одной из своих девушек имел отношения на протяжении долгого времени, но с ней никогда у меня не было так. С Софи я как будто становлюсь иным, но в то же время остаюсь собой. Только меня становится больше, и мне с ней не тесно – она как будто продолжение меня.
– Ты ничего себе не придумываешь, по обыкновению?
– Нет… С ее появлением в моей жизни все стало по-другому.
– И кто она?
– Хозяйка Вольфи.
– Микеле, я боюсь все же, что ты обманываешь себя. Все это только твои фантазии, все это тянется из твоих снов, из того, что творится с тобой в ином.
– Нет!
– Да! Ты только не отдаешь себе в этом отчет.
– Ты понимаешь, когда она ушла однажды утром, ничего не сказав, написав мне только одно слово: «Прости», – меня как будто тоже не стало.
Солаль вывернул руль, съехал с шоссе и, уставившись на него как на последнего идиота, долго рассматривал.
– Ты что? Поехали?
– Ты знаешь, наверное, мы с тобой разные люди, то, что я сейчас тебе скажу, не обрадует тебя, но если я этого не скажу тебе сейчас, то буду жалеть всю жизнь. Остановись. Она умная девушка, все поняла и сама ушла.
– Со, ты не понимаешь! Она боится себя, боится жизни, она устала терять, она не заслужила этого!
– Не ори. Я здесь, и я слышу тебя. Если девушка боится будущего, то оставь ее в покое. Что ты можешь сделать для нее? Тебе самому нужна нянька, а за ней надо ухаживать, лелеять, как ребенка, а ты сам ребенок в твои годы. Для профессии актера это хорошо, но не для жизни…

Они говорили и говорили, пока на въезде в Париж не поругались окончательно.
– Все, Микеле, хватит с меня твоих бредней! Живи сам, как хочешь, и я тебе в этом не помощник!
– Со!
– Нет, ты просил совета, я дал его тебе, дальше делай что хочешь!
Ну вот, и этот оставил его, а ведь как с ним было хорошо. Сердце наполнилось такой грустью, что, кажется, оно разорвется на куски. Зачем было уезжать? Вернулся – и все на том же самом месте. Микеле уткнулся головой в теплую приборную панель и долго сидел так, не имея воли к действию.

Домой Со прилетел как нахлестанный. Только закрыв за собой дверь и оказавшись в привычном мире, он выдохнул, сел на низкий пуф и стал стаскивать пыльные ботинки, хотя Карин никогда на этом не настаивала. У них была свобода: хочешь в ботинках – иди, только будь добр прибери за собой. А особенно когда вваливалась толпа мальчишек младшего или «переходного» возраста от пяти до бесконечности. Снял ботинки и вытянул ноги – хорошо, можно расслабиться, пока мальчишки в школе и саду. Карин, похоже, тоже не дома, но мягкий шорох убедил его в обратном.
– Привет, что-то ты как-то быстро?
– Привет, да, пусть справляется сам, не маленький! Ну не нянька же я ему? – Карин подошла к мужу и почувствовала его недавнее раздражение.
– Что еще выкинул наш «сынуля»?
– Влюбился, и, похоже, серьезно…
– Ой, это же здорово! – Она потянула Со на себя, и они долго стояли просто обнявшись. – Голодный? Пойдем, покормлю тебя, заодно и расскажешь, чем тебя не устраивает ситуация.
– Чем-чем? Да всем…
– Может, душ примешь?
– Нет, я есть хочу...
– Хорошо... – Карин была не только женщиной, но и психологом, причем не только по образованию. Она чувствовала, что вот момент, когда она сможет добиться маленькой победы на любовном фронте, и частые отлучки любимого будут не так спонтанны.
– Теперь не хватало еще лечить его от любовной тоски!
– Эй, ты забываешься, этот парень просто твой коллега, а ты его партнер, а не отец!
Солаль даже вилку отложил:
– Это что, я становлюсь Леопольдом Моцартом?
– Похоже на то… – протянула женщина и внимательно посмотрела в глаза мужчины.
– Бред.
– Так что давай, рассказывай!
Солаль ей и выложил все, что накипело у него за это время, за исключением ма-а-аленькой части: подозрений в отношении самого себя и природы своего притяжения к «ненормальному» итальянцу. Карин слушала с серьезным видом и в конце беседы только обошла стол и прижала голову мужа к себе:
– Мальчишки, какие вы все мальчишки! Давай в душ и ложись, а то ведь за рулем всю ночь?
– Угу.
– Давай, хоть поспишь пару часов, а то мальчишки по тебе соскучились, и у них какая-то тайна от меня. Маэль ходит какой-то такой весь в себе, а Юго над ним насмехается, и, главное, я добиться от них ничего не могу, требуется «помощь тренера».
– Интересно-то у вас как!
– Это не у вас, а у нас. Давай, иди уже – вон, засыпаешь над тарелкой!
Пока Лоран принимал душ и брился, Карин долго думала над его рассказом и ей по-женски стало жаль Микеле – честно говоря, она уже приняла его в семью. Она помнила, как он возился с мальчишками, играл с ними наравне, совсем по-детски обижался на них и так же не помнил обид – только затаенная печаль в ореховых глазах, спрятанных под макияжем.
Солаль успел хорошо вздремнуть перед появлением сыновей, и он даже упустил момент, когда Карин успела за ними съездить.
– Папа, папа, папочка приехал! – закричали в два голоса Лораны-младшие и тут же оседлали вытянувшееся на диване тело.
– Мои зверята!
Тут началась куча мала, а потом Юго не удержался и наябедничал отцу:
– А Маэль влюбился, а Маэль влюбился! – На что младший надул губы и кинулся на старшего с кулаками.
– Тихо, зверята! – Солаль, перехватив обоих поперек, унес старшего в комнату, а младшего потащил в ванну, чтобы умыть явно зареванную мордашку.
– Не надо, малыш, не плачь, вы ведь просто дружите?
– Да… – произнесло всхлипнувшее чудо, посмотрев на него своими ангельскими глазками. – Только Юго дурак, ничего не понимает! И смеется надо мной и над ней!
– Это он просто не помнит, мой хороший, как сам дружил с девочками. Сейчас он пошел в школу, где одни мальчики, и забыл про свою подружку.
– А я не забуду?
– Нет, конечно!
– Ну вот и славно, пойдем посмотрим, чего я вам привез! – Со вместе с Микеле в последний момент заскочил в сувенирный магазин и купил большую коробку пазлов с видами окрестностей Сен-Мишеля и пиратской бухты Сен-Мало.
Под вечер, угомонившись, оба «бурундучка» так и уснули в обнимку на полу, не закончив собирать огромную картинку.

У Микеле было так пусто в доме и в душе, что хотелось плакать и выть одновременно. Он позвонил было Мервану, но тот завис в каком-то клубе и под развеселую умцу-умцу зазывал его туда. «А, ну и пусть! Поеду! Обет отшельничества я не давал!»
Сказано – сделано, и утром он проснулся от невыносимой головной боли, все тело болело, как будто его неделю били ногами – хорошо, что хоть не стал краситься, иначе бы весь этот ужас теперь пришлось бы смывать.
Тупо звонил мобильник:
– Мерван?
– Месье Локонте? Срок аренды авто истек еще вчера вечером, вы желаете продлить его или пригоните на стоянку до конца дня?
– О, мадмуазель, я сейчас не в том состоянии, чтобы садиться за руль…
– Надеюсь, с машиной все в порядке? У нас не возникнет дополнительных проблем?
– Нет-нет, я ею не пользовался со вчерашнего утра.
– Может, нам прислать за ней курьера?
– Хорошо, только давайте позже? Часа через два… – И тут он вспомнил, что ключи забрал рассерженный Лоран.

– Ты знаешь, я думаю, что все же стоит помочь твоему итальянцу с машиной. На, позвони ему, – сказала Карин после того, как они уложили своих сынишек по кроваткам и подоткнули одеяльца. Она протягивала ему трубку, но Со даже не подумал взять ее.
– Ты же сама нервничала и говорила, что я слишком много времени уделяю этому обалдую-переростку?
– Говорила, потому что не знала, что с ним творится. Ваша актерская психика слишком подвижна. Я иногда смотрю на тебя и радуюсь, что мы встретились именно сейчас, когда время уже не властно над тобой. Ты из тех, кто как вино или хороший коньяк – чем старше, тем лучше. А вот ваш Микеле – полная противоположность: вечный мальчик, как Керубино у Бомарше, влюбленный в саму любовь. Потому не стоит на него обижаться.
– Керубино, насколько мне помнится, оказался очень паршивым мальчишкой: у его «крестной матери» был ребенок от «крестничка».
– Перестань, Моран, я не люблю, когда ты превращаешься в педанта и начинаешь вести душеспасительные беседы. Просто представь на его месте нашего Маэля… Нет, я не верю… Слушай, ты его ревнуешь к этой Софи? Ты боишься, что он растворится в этой любви и в его жизни не останется места тебе?
Солаль отвернулся, чтобы Карин не увидела выражение его лица. Она была права во всем, даже в том, в чем он не смел признаться даже себе.
– Тогда тем более звони! Любимый, перестань себя мучить – это нормальное чувство дружбы между старшим и младшим. Микеле и правда стал в какой-то мере твоим сыном, и я вижу, сколько удовольствия приносит тебе вся эта возня с ним. Ты никогда не станешь делать того, что делал Леопольд Моцарт с Вольфгангом. Не обижайся на него, тем более что он ни в чем перед тобой не виноват. У тебя есть все мы, а у него здесь никого. На, звони.
– Я люблю тебя…
– И я люблю тебя.

00:53. Он опять задерживается... А я не могу заснуть пока он не будет дома. Глупое чувство незащищенности покидает меня только тогда, когда Микеле дома. Последние три недели он совсем себя не щадит. Он уходит так рано и возвращается так поздно, что я совсем забыла как это, быть с любимым человеком. Но я так горжусь им. Мой Микеланджело... Он наконец-то делает то, к чему стремился с юности. Через месяц его альбом поступит в продажу.
Я отошла от окна в гостиной, прошла на кухню и включила чайник. Большая коробка чая с мятой в последнее время заслужила место на верхней полке в небольшом шкафчике. Я налила в чашку кипяток и, дождавшись, пока заварка настоится,вышла из кухни.
Мне так нравится большой подоконник в гостиной, что большую часть времени я иногда провожу там. Тяжелые бордовые шторы скрывают от посторонних взглядов снаружи, а мягкий свет пробивающейся лампы создает нужный полумрак. Я забралась с ногами на подоконник. Немного подумав, слезла и, пройдя к музыкальному центру, включила музыку. Конечно же, его музыку. Torta Di Mela, которую он исполняет на итальянском, делает меня такой счастливой. Взяв в руки чашку я прислонилась к окну, разглядывая поздних прохожих. Символ Парижа сейчас был таким близким. Микеланджело любил свою квартиру еще и потому, что Эйфелева башня из его окна была как на ладони.
Где-то в глубине квартиры заиграла мелодия моего телефона. Едва не разбив чашку и путаясь в шторе я скатилась с подоконника и побежала на звук. Я совсем не помнила, где оставила телефон. В коридоре? В ванной? В спальне? Я нашла его под многочисленными листками с нотами и набросками Микеле. В спальне. Выудив телефон я, недоумевая, как он там оказался, посмотрела на яркий экран. Пришла MMS-ка. От него. Едва я увидела фото и подпись, как тут же рухнула на кровать с широченной улыбкой. На фото был Микеле, обнимающий Флорана. Внизу подпись:"Скоро буду! Смотри кто согласился меня подвезти"
Как они вообще встретились? Да еще и в такое время? Я вспомнила вечные жалобы Флорана по поводу того, что Локонте постоянно использует его в качестве водителя.
Он скоро приедет... Я повернулась на бок, растянувшись поперек кровати. Довольная улыбка никак не сходила с моего лица. Одно его присутствие наполняет мое сердце такой дикой радостью, что просто невозможно дышать...
Я спустилась вниз, мимоходом глянув на часы - 01:25, и принялась разогревать ужин. Ну или ранний завтрак, очень ранний.
Через 20 минут я вновь стояла у окна в гостиной и пыталась понять, сколько времени нужно суперскоростной машине Мота, чтобы довезти вечно опаздывающего итальянца домой.
"Нет,ну сколько можно уже,а?" - гневно думала я поднимаясь по лестнице в спальню. "Я ложусь спать!"
Я думала, что совсем не смогу уснуть, раздраженная вечным опаздыванием Микеле, но провалилась в сон, не успев даже придумать гневную речь своему музыканту на утро.

* * *

Я открыла глаза и быстро заморгала, пытаясь привыкнуть к темноте. Странно, мне казалось, я не выключала ночник перед тем, как заснуть...
Я обвела взглядом спальню и заметила стоящую в углу гитару. Присмотревшись, я заметила на полу и его сумку. На полу валялись разбросанные вещи. Ох, Слава Богу, он дома! Я с удивлением обнаружила, что поспала всего 40 минут. "Сегодня какая-то бесконечная ночь" - подумала я, проводя рукой по лицу и распутывая волосы.
В душе зашумела вода и я вздрогнула. Я встала с кровати и подняла вещи Микеле. Он никогда не научится убирать за собой. Аккуратно сложив брюки, рубашку и куртку, я положила их в кресло и села на кровать. Шум воды в душе прекратился, послышался какой-то грохот, потом тихое бормотание. Дверь открылась через несколько минут и я услышала мягкие шаги за своей спиной.
- Привет, - тихо сказал он.
Я легла на спину и посмотрела на него снизу вверх.
- Что случилось? Почему так долго? - я проигнорировала его приветствие и задала волнующий меня вопрос.
Микеланджело подошел ко мне и опустился возле кровати.
- У Фло машина заглохла за городом. Мы толкали ее до ближайшей заправки.
Я удивленно посмотрела на него.
- А что вы делали за городом?
Глаза Микеле расширились.
- Там моя студия. Ты что, забыла?
- Ты мне не говорил, - сказала я, поднимая руку и дотрагиваясь до его волос.
Микеланджело поднялся с колен, обошел кровать по периметру и лег рядом. Я почувствовала легкий запах бензина, смешанного с запахом его одеколона. Приблизившись к его шее я прошептала:
- Ты пахнешь как механик...Что вы еще делали?
Он улыбнулся, повернулся на бок и взял меня за руку.
- Я попробовал починить машину. А потом... - он не договорил, потому что я уткнулась лицом ему в плечо, пытаясь сдержать смех. Господи, он же не умеет чинить машины.
- Эй, ты чего? Ну все, больше ничего не скажу, - Микеле обиженно уставился в потолок, не глядя на меня.
Я поспешила спрятать улыбку и, приподнявшись на локте, двумя руками приподняла уголки его губ.
- Ну же, Питер Пэн, улыбнись.Грусть тебе не к лицу.
Микеланджело не шевелился, лишь обиженно хлопал глазами, как ребенок. Большой ребенок.
- Окей, - убрала руки и опустилась обратно на место.
Мы лежали так некоторое время, пока я снова не начала тихо смеяться. Два взрослых человека ведут себя как маленькие дети. Ладно Микеле, он всегда ребенок, но от себя такого не ожидала. Мое тихое хихиканье перешло в громкий смех. Краем глаза я заметила, что Микеланджело незаметно косится на меня. Все еще смеясь, я закрыла лицо руками и повернулась направо. Я понять ничего не успела, как тут же оказалась на полу. Тихо ойкнув я закрыла глаза и пощупала бок.
- Ты как? - раздался взволнованный голос сверху.
Я открыла глаза и посмотрела на Микеле. Его растрепанная челка торчала в разные стороны, а испуганное выражение лица делало его похожим на мальчишку.
- Иди сюда, - сказала я, поднимая руку вверх.
- Ни - за - что, - отчеканил он,нагло ухмыляясь.
- Что?!
- Там холодно, а у меня завтра запись. А если я простужусь?.. Ты тоже, кстати, не залеживайся там, - посоветовали сверху.
Ах так, значит? Ну сейчас я тебе... В голове мгновенно возник до ужаса глупый план. Я быстро вскочила на ноги, заметив при этом, как заболел бок. Не вписавшись в проем, когда выбегала из спальни и списав все это на долгое общение с Локонте я, почти что кубарем, скатилась по лестнице в гостиную. Схватив с мягкого дивана совсем не мягкую подушку я затаилась за большим креслом.
Мой план начал свое осуществление, когда через 10 секунд я услышала торопливые шаги по лестнице. Я зажала рот рукой, чтобы удержать рвущийся наружу смех. 4 утра, а двое взрослых людей затеяли детский сад.
Я слышала как он зовет меня, но не спешила обнаруживать себя. На кухне включился и погас свет, шаги приближались к моему укрытию. Я осторожно выглянула из-за кресла, заметив при этом только часть его ноги. Левой. Он стоял ко мне спиной, недоуменно оглядываясь. Микеланджело сейчас выглядел таким беспомощным. Боже, что я творю?.. Человек пришел с работы, устал, хочет покоя, а тут такое...
Он еще раз позвал меня и я, вместо того, чтобы откликнуться, вновь спряталась за кресло. Когда он проходил мимо, направляясь в сторону студии, я поставила ему подножку. Каким же удивлением для меня было то, что он не только не упал, но еще и успел ухватить меня за ногу.
- Я слышал тебя, - сказал Микеле. Улыбка на его лице светила ярче, чем солнышко в самый яркий день. - Я решил подыграть тебе, - он снова ухмыльнулся.
Я дернула ногой, но Микеле только сильнее перехватил мою лодыжку и потянулся другой рукой, чтобы перехватить еще и мои руки. Огромная подушка вдруг показалась мне неплохим оружием.
- Ладно, ладно, - тихо сказала я. - Сдаюсь. Вот, смотри, все. Отпускай меня.
Микеланджело смотрел на меня с улыбкой. Боже, какой доверчивый... Когда он отпустил мою ногу я, как можно быстрее поднялась, и, едва не завалившись на бок, подняла в воздух подушку. Потом замахнулась и бросила ее в обалдевшего итальянца. Цель достигнута. Мое импровизированное оружие шлепнулось на пол, когда Микеле оттолкнул его.
Быстро развернувшись, я подхватила с книжной полки небольшую плюшевую панду, которую мне подарил Микеле, и бросилась в сторону лестницы. Заливистый смех сзади заставил меня ошарашенно обернуться. Микеланджело схватил ту самую подушку и, перепрыгивая через невысокий журнальный столик, бежал в мою сторону. Сердце екнуло и предложило сдаться на милость победителю, но тело подгоняло меня наверх. Я, кажется, потеряла один носок, когда забралась на последнюю ступеньку. А, ладно, черт с ним! Второй этаж представлял собой широкий коридор из которого ведут двери в отдельные комнаты. Решив добежать до самой последней двери, я обернулась назад, чтобы оценить свои шансы на победу. Микеланджело был уже близко. Неожиданно слева от меня пролетела подушка. Я рассмеялась, радуясь, что единственное оружие Микеле благополучно валяется на полу. Не оборачиваясь, я бросила назад панду. По активным словосочетаниям я поняла, что игрушка достигла цели. И тут мне в спину обрушилось что-то легкое, и это было так неожиданно, что я растянулась на полу.
- Попалась! - тут же раздалось жаркое дыхание у моего уха.
Я засмеялась и перевернулась на спину. Микеле навалился сверху. Его тяжесть была так приятна, что я немедленно забыла про наш шутливый поединок и беготню.
- Почему ты бросила в меня Лоло? - он выудил из-за спины плюшевую пандочку и укоризненно посмотрел на меня.
Я зачарованно смотрела на многочисленные цепочки и подвески, смотрела как быстро бьется жилка на его шее. Он поднес к моему лицу маленького Лоло и ткнул им мне в нос. Я засмеялась, пытаясь убрать пушистую игрушку.
- Ты такая красивая, когда так морщишь нос.
- А ты такой красивый, когда бежишь с большой подушкой наперевес, - хихикнула я.
- Тебе не кажется, что сегодня ночью, - при этом он игриво приподнял брови, - мы слишком активны?
- Да, - протянула я, обнимая его за шею. - Только не в том смысле.
Я притянула его к себе для поцелуя прежде, чем успела засмущаться. Я почувствовала, что он улыбается, когда его теплые губы накрыли мои. Я на пару секунд открыла глаза, рассматривая близко-близко его темные, длинные реснички. Когда он накладывает на них слои туши, они выглядят как у девочки. Я обняла его еще крепче, почувствовав сильный прилив нежности. Микеле уперся двумя руками в пол по обе стороны от моей головы и, когда я в очередной раз провела кончиками пальцев по его шее, он прошептал:
- Вставай...
Не отрываясь от его губ, я промычала нечто нечленораздельное. Микеле оторвался от меня с тихим чмоком и сел на пятки. Я непонимающе уставилась на него так и не поднимаясь. Он потер глаза и посмотрел на меня с уставшей улыбкой. Потом нагнулся, просунул руку под мою голову и поднял меня, прижав к себе.
- Не лежи на холодном полу, - пробубнил он, обнимая меня одной рукой за плечи, а другой ведя по волосам. Его такое милое беспокойство отразилось на моем лице широкой улыбкой.
- Ты устал... - тихо сказала я, отстраняясь от него и кладя руки на коленки.
- Немного, - прозвучало совсем неубедительно.
- Пойдем спать...Ты почти сутки на ногах и...скоро снова вставать... - сказала я с грустью.
- А я не говорил?.. - в его глазах блеснул огонек. - Я завтра никуда не иду, ну точнее, уже сегодня. Паэль завтра уезжает на пару дней, а без него работа встанет.
Я с недоверием посмотрела на него, потом быстро поднялась и, схватив его за руку, потащила по коридору, говоря:
- Тогда быстрее спать, завтра нас ждет великий день! Пойдем в парк, театр и еще я видела афишу одного очень интересного фильма, а потом... - тараторила я.
Микеланджело довольно улыбался и все время кивал. Он обнял меня за талию и прижал к себе, когда мы заходили в комнату, чтобы потом подойти к кровати каждый со своей стороны.
Счастье, поделенное на двоих, умножается. Мне вдруг почему-то вспомнилось эта фраза, прочитанная давно в какой-то книге. Сейчас, глядя на Микеле, я в полной мере ощутила правдивость этих слов. Порой так удивительно, что лишь в одном человеке для тебя заключен весь мир...