Микеле хотелось петь, прыгать, орать, как мальчишке, у которого первый день каникул! Со сам позвонил ему! Со на него не дуется! Со помог разобраться с машиной! Папочка Со!
Он шел по бульварам словно пьяный, помог выехать из ямки карапузу на велосипедике, разнял отчаянно мутузящих друг друга малышей, послал воздушный поцелуй парочке девчонок лет 14–15 и вдруг замер. На скамейке, метрах в трех от него сидела Софи – она была опять в чем-то золотисто-розовом или персиковом, волосы были собраны в высокую косу. Она наслаждалась вечером, прекрасной погодой. Где-то невдалеке слышался лай Вольфи-Бимперля – кажется, он тоже своего не упускал – ухаживал за какой-то собачкой невнятной породы, и они мирно и забавно играли, гоняясь друг за другом.
Микеле медленно подошел к скамейке и тихо присел рядом. Софи не видела его – она смотрела в другую сторону и была глубоко в себе.
Он тихо накрыл ее ладошку своею и сказал:
– Привет, хороший вечер?
Софи медленно повернулась к нему и, увидев так близко его лицо, испугалась. Быстро поднявшись со скамьи, она подхватила бегущего ей навстречу песика, быстро зашагала к переходу – только там Микеле смог ее догнать, почти выдернув из-под колес не успевшей притормозить машины.
– Scusi, signore! – извинился тот перед водителем. – Что ты делаешь, Софи? Зачем бежишь от меня?
В ответ девушка расплакалась, а он растерялся – смотрел, как она плачет, как слезы текут по ее лицу, привлек ее к себе, стал нашептывать какие-то милые глупости на итальянском. Она прижалась к нему так по-детски доверчиво, что у него в горле запершило.
– Пойдем, тебе надо успокоится. Кафе?
– Не-ет, – перевела дыхание она, – пойдем к тебе. Они молча брели, взявшись за руки, вокруг них рыжим клубочком вился Вольфи. Он то отбегал, умильно облизываясь, то снова крутился под ногами.

С тех пор в моем доме поселилось тихое счастье. Я, поздно засыпая, люблю смотреть на ее лицо, оно кажется тихим и умиротворенным, но вдруг в одно мгновенье меняется, и по нему пробегает тень. В это время морщинка залегает возле мягких розовых губ, брови хмурятся, но стоит сказать ей, как ребенку: «Тш-ш-ш, спи, я рядом», – и она успокаивается.
Я старался как можно чаще бывать дома, посылал всех далеко и надолго, и теплыми тихими вечерами мы открывали окна, летний ветер врывался к нам и колыхал единственные занавеси нашего небольшого окна, выходящего на балкон. Лежали на диване, тихо звучала музыка, и, даже не вслушиваясь в нее, мы говорили, говорили ни о чем и обо всем сразу. Ее голова покоилась у меня на коленях, и мне нравилось просто касаться ее губ, волос, чувствовать тепло ее щеки, наши дыхания смешивались, и космос, наш личный космос, дрожал между нами.
Дома все наладилось – было к кому возвращаться домой: Вольфи теперь, как и его очаровательная хозяйка, переехали ко мне и встречали меня по вечерам. Сначала песик облизывал меня, заливаясь счастливым лаем, и бежал со мной по улицам, обнюхивая и приветствуя собак и их питомцев, а потом был тихий шорох спадающих одежд, поцелуй милых губ и тепло солнечного, такого родного тела рядом. Вот только углубляясь в свой личный космос, я почти потерял связь с реальностью – Аттья рвал и метал, Рим скалил зубы и ржал, что твой конь, Солаль мрачнел и, выдыхая струю дыма, мрачно изрекал:
– Скатываешься в быт? Не ожидал от тебя!
Только Флоран понял и поддержал меня. Я был ему благодарен, но его все же нервировало то, что «Vivre», наш с ним дуэт, тот самый, от которого раньше перехватывало горло, не получался никак. Я к концу спектакля был пуст – ни чувств, ни эмоций не оставалось, пару раз я выехал на надрыве, но все было так фальшиво, мерзко, что Фло после финала протянул мне сигарету и чиркнул зажигалкой перед носом:
– Сделай две затяжки, хоть трясти перестанет.
Я и вправду, сидя рядом с ним, сделал несколько затяжек и отдал сигарету – голова сразу уплыла, и я откинулся на перила маленькой балюстрадки на которой мы повадились «загорать» в погожие осенние деньки. Проект запустился, оставляя позади изматывающий подготовительный период. Мне стало даже хорошо, пока к нам не присоединился «папа»:
– Ну что, сынки? Как в школе, курите на крыше?
– Со, ну плохо человеку, он же «умер» – вот, реанимация произведена, можно по домам!
– Можно и по домам, но, между прочим, у нас юбилей – десятое представление! Предлагаю отметить это дело!
Хорошо, что у Фло машина, а то смотреть, как Мерван с пристроившимся за ним Со накреняются на лихих поворотах, выписываемых алжирцем, даже у меня закружилась голова! Наконец, мы вошли в кабачок, где у Рима было все схвачено и нас сразу же увели в отдельный кабинет. Там мы веселились, вспоминая веселые ляпы во время спектакля, потом к нам присоединился еще и «герр Розенбе-е-ерг», и тут бедного, задерганного Ямином Флорана повело.
Они стали кричать и ругаться так комично, что мы оказались через пять минут под столом от смеха. Так плохо начавшийся день заканчивался великолепно. Только вибрация мобильного заставила меня покинуть компанию друзей, взявшихся утешать меня, несчастного счастливчика.
– Ребята, простите, но я должен вас покинуть!
Мало кто услышал меня – наша компания перетекла в бар с прилегающим к нему танцполом, и Солаль с Дибом уже зажигали среди местной молодежи. Рим похлопал меня по спине, а Фло предложил проводить, хотя сам уже еле стоял на ногах.
– Куда ты, дружище? Нашему Моцарту теперь не до тебя – ему муза позвонила, так что давай, продолжай, пока у тебя есть шанс выпить столько, сколько влезет!
– Да, ребят, счастливо!
– Давай, иди, мы «папу» предупредим, чтобы не искал «сынка»! – рассмеялся Мерван.

Она ждала меня... Нет, не так: она сидела одетая на нашем диване, потерянная, сжимая в руках телефон. Неслышно войдя, придержал дверь, приложил палец к губам, чтобы Вольфи не тявкнул, я подошел к дивану и, присев перед ней, заглянул ей в лицо.
– Что случилось?
– Прости, что позвонила, просто не могла быть одна.
– Софи, тебе не за что извиняться, все хорошо, раз я тебе нужен...
Она вдруг разрыдалась, наклонившись вперед и обвив мою шею руками. Я растерялся, но через минуту уже ответно обнял ее.
– Софи, что случилось?
– Проект закрыли...
– Что? Твой проект закрыли? – Она кивнула головой и перестала всхлипывать, только губы дрожали и слезы катились по ее щекам. Это был конец света. Для нее. Персональный. Что я мог сделать? Только утешить, обнять и не дать почувствовать себя одинокой в этом несправедливом мире. Я боялся потерять ее, боялся, что она сделает что-нибудь с собой. Я знал, что она сильная, что выдержит все, что бы злодейка-судьба ни подкидывала ей.
Я уговорил ее уволиться, потому что, закрыв ее исследования, им хватило наглости оставить ее в лаборатории работать над каким-то общим проектом. Я видел, что ей надо время прийти в себя, и попросил Маэву по возможности приглядеть за ней. «Сестричка» с радостью согласилась, и теперь мы стали с моей любовью одним целым – Софи теперь на каждом спектакле или прогоне занимала свое место во втором ряду, и я всегда искал ее глазами. Наши ночи стали страстными, а через некоторое время я почувствовал, что моя девочка расслабилась и теперь не звенит натянутой струной, а плавится в моих объятиях, становясь пушистым облачком.

***

Пускай сегодня, в этот вечер, пока кружит наш шумный бал,
Красками новыми расцвечен будет тот мир, что раньше знал.
Мы раскачаем свод небесный, танцуя в вышине над бездной.

Шли дни, и вот уже наступил декабрь. Я знал, что ребята готовят мне сюрприз, знал, что в нем участвует и Софи, но меня заботил наш «Vivre» – Дов гонял нас с Флораном, орал, как на несмышленых мальчишек, и я сорвался. Мы наговорили друг другу кучу всяких глупостей, он обозвал меня бездельником, я его тореадором и в таком настроении я ввалился домой, хотя «Сальери» уговаривал меня посетить одно уютное заведение, но сама мысль о выпивке была мне в тот момент омерзительной. Я знал, как к моим загулам относится Софи, и старался не огорчать мою девочку.
Раздраженный, я не заметил расставленных свечей, накрытый к ужину стол. Стянув с себя куртку, я прошлепал в ванную и, встав под горячую воду, старался смыть с себя все, что должно было остаться за пределами нашего с Софи мира. Я пообещал себе, что не буду приносить сюда конфликты, что мой, а теперь наш дом – территория нежности и любви и что мы наконец исполним наше сокровенное желание и заведем ребенка. Софи наконец-то отдохнула и, кажется, начала подыскивать себе какое-то новое занятие. Струи бежали по телу, напряжение уходило, и я выдохнул.
– Эй, как там мой великий композитор? Не утонул? – Она, как всегда, поскреблась ко мне в ванную.
– Софи, я скоро... – Она чуть приоткрыла дверь, и ко мне вплыл запах роз, смешанный с ароматом свечей.
Моя девочка старалась каждый раз побаловать меня чем-то новеньким, и сегодня приятные запахи струились по дому. Однако в этот вечер романтика как-то не удалась, раздражение сменилось апатией, и усталость навалилась – мне хотелось только лечь и заснуть.
– Прости, любимая, что испортил тебе вечер, но сегодня все пошло не так, и я так устал ото всего этого. Дов обвиняет меня во всех смертных грехах...
– Ложись, я помою посуду и выгуляю Вольфи.
Как хорошо, что она такая у меня – все понимающая, даже скандал не закатила, как Тамара Флорану. Я лег на диване, даже не разобрав его. Слышал, как она звенела посудой, а потом хлопок придерживаемой двери – и дом погрузился в тишину. Спустя некоторое время, намотав на себя плед, я провалился в сон. Смутные образы плыли перед глазами, и только непрерывный сигнал телефона вытащил меня из марева беспокойного сна.
– Спишь, безбожно дрыхнешь, гений хренов? Давай, приезжай! Мы перед дневным спектаклем сделаем прогон, решили убрать некоторые моменты и упростить концепцию. Пипл не хавает, хватит заморачиваться – надо сделать все проще и удобоваримее. Так что бери свою тощую задницу и пулей сюда, Флоран заедет за тобой, пока пробок нет.
Дов был в своем репертуаре – наорал и выключился. Посмотрел на часы – семь утра! А сегодня еще и вечером спектакль – ладно, днем приеду, проведаю мою девочку, хотя вряд ли удастся. Если продюсеры с постановщиками решили что-то «упростить», то это надолго.

Великий день! Пусть будет вечер наполнен грохотом литавр!
Трубы солдат, придворных речи звучат фальшиво и не в такт.
Пусть этот мир, едва живой, наполнит барабанный бой.
Тогда вперед! Ведь мир на грани.
Почти финал. Мир глух и слеп.
Мы возвестим колоколами:
Здесь старым догмам места нет!

Два дня, два дня я дневал и ночевал в спорткомплексе в гримерке! Не было сил даже на то, чтобы сгрестись после репетиции с топчана и заставить себя куда-то идти. Полное погружение в образ? Да я уже прыгать и дрыгаться, казалось, не смогу, только сцена – великий магнит: стоит мне покинуть кулисы – и как будто лампочка включается! К концу спектакля сознание туманится, и я на самом деле близок к обмороку. Нуно шипит каждый раз, что «не дотащит этого бегемота до кровати, пусть ее поближе поставят», только Диан улыбается и молча делает свою работу. Хорошая, славная девочка. Наша колючка Клэр ушла в прошлом месяце – ее пригласили сниматься в полном метре: такая удача! Она бросила нас на полдороги, хотя мы все привыкли к ее штучкам, и зажигать с ней было интересно. А Диан нежнее ее и мягче, и, хотя сцены с Мелиссой потеряли свою жесткость, мне с Ди было легче – она была такой почти настоящей Констанс, и с ней так приятно целоваться... Если б не было моей Софи, я бы увлекся: у нее такие мягкие, податливые губы и восхитительная фигурка.
Софи не отвечает на звонки – наверное, опять не взяла телефон, надо кинуть ей на него денег, а то с нашими разговорами ее баланс вечно на нуле. Дотянули до «Vivre», и опять начинаются мои мучения. Совсем ноги не держат, а мне еще «летать»! Черт дернул меня согласиться на эту галиматью – поначалу казалось, что весело, а теперь, когда почти не остается сил и ты почти умираешь… Да, Фло, ты понял, еще немного... Не отпускайте меня, а то я полечу носом в пол – вот смеху-то будет! Девочки уводят меня назад, цепляют страховку, слезы текут по щекам, и вот последнее «прости» – и меня поднимают наверх, сердце бьется, готовое выпрыгнуть. Меня закручивает на высоте, из чувства самосохранения цепляюсь за канат – и боль, мгновенная боль от кончиков пальцев по всему телу до ног. А впереди еще новая финальная песня «C'est bientôt la fin». Может, сегодня не будет неизменной флорановской «L'assasymphonie»?

Конец всему иль новый поворот?..
Танцуйте – наш пришел черед!

Как черный бархат этот вечер.
Когда мечтаний унисон
Нас пробудит для новой встречи,
Еще чудесней станет он.

Мы возвращаемся сюда, чтобы найти
Начало нового прекрасного пути.

Сняли меня со страховки. Сбежались опять все – нет, только не это! Снова будут терзать мое тело?
– Микеле, ты как? – Дов явно обеспокоен, за ним Альбер, девочки, Тамара чуть не плачет, над ней навис Флоран.
– Да хорошо все... ничего, не сорвался же. Покрутило только слегка, ну, голова немного кружится. – Я старался успокоить всех, потому что не нужна мне забота плюс сочувствие, я знаю, что они все милые, хорошие и заботились обо мне как о родном. Сейчас – не надо. Я крепко стою на ногах, у меня есть работа, любимая девушка, дом, что еще для счастья надо? Творчество? Да оно никуда и не уходило – всегда жило со мной и во мне и оно, дай бог, не покинет меня. Все более-менее успокоенные разошлись, Рауль все же остался.
– Геройствуешь, да?
– Слушай, ну не стоит портить из-за меня финал. Выйду я, не развалюсь. Только обезболивающее вколи. Нога все-таки побаливает!
– Снимай штаны, Моцарт хренов! И я вызываю «скорую» – случай из страховых, и мы обязаны провести обследование.
– После… Что ж больно-то так?
– Терпи. Вколол двойную дозу, до конца поклонов доживешь?
– Куда я денусь... – Пытаюсь встать на ногу, получается, но с трудом – все-таки заметно хромаю и нагибаться не могу. Колени есть. Бриджи уже совсем протерлись, надо заплаток, что ли, наставить?
Эстель, спасибо, подошла, поддержала, вышли с ней вместе из одной кулисы, как будто так задумано. О боже! Все-таки надумали поздравлять, хотя Флоран, сверкая глазами, спрашивал: «Ты как?» – не слышно для публики, которая подошла к сцене, поприветствовать нас. К
ак я мог обмануть доверие зрителей? «Продолжай, продержусь», – ответил я ему одними губами. Ребята старались, вовсю отвлекая внимание на себя: Ямин и Со комиковали, Мерван, успевший переодеться и смыть маску, в элегантном прикиде дирижировал оркестром на сцене. У меня не было сил на поклоны, и я придумал опускаться на одно колено – так удобней было встать. Уже потом, просматривая запись в интернете, я думал, что у меня немного высокомерный вид. А было больно и противно от ощущения ошибки, промаха и чего-то еще. За маской я скрыл то, что творилось в сердце и душе. Боль, одна сплошная боль. Потом, когда уже открыл глаза в привычном для меня месте – больнице, даже усмехнулся: так закономерно!

Я чашу горькую любви испил до капли,
Рекою золото текло в моря, как кровь,
Крушились башни, что касались облаков –
Все, что мы видим – мимолетное, не так ли?

Первая ночь прошла ужасно – просто проваливался в вязкую, бездонную темноту, и если б не знакомый голос, я совсем бы отчаялся.
– Вы снова здесь.
– Маэстро!
– А я видел и слышал кое-что из вашего действа – вы молодец. Конечно, мне не все понравилось, но история, рассказанная вами, трогает душу и воскрешает забытые образы...
– Вы грустите?
– Да, даже нам грустно от несбывшегося, но самое главное случилось: мы с отцом поняли и приняли друг друга, встретившись наконец здесь...
– И герр Леопольд...
– Я так тосковал по отцу – что недоговорил, не смог переубедить, а он, оказывается, гордился мной и все время следил за мной, и если жизнь моя ему не нравилась, то за творчество он был спокоен.
– Герр Леопольд помог вам раскрыть ваш гений.
– Слишком мало было отпущено тебе на земле, сын. – Из темноты возникло теплое пламя свечи, и я увидел обоих Моцартов
– Не нам судить об этом, отец...
– Прости, что хотел сотворить из тебя идеал и пенял тебе, когда ты хотел просто жить, творить, любить. Что именно в жизни ты черпал тему, развивая божественное вдохновение.
– Папа, вы не правы – вы так много сделали для меня, я никогда не хотел расстраивать вас, но жизнь берет свое, и у каждого только та дорога, которая предназначена ему.
– Слишком коротка она у тебя, и ты прав, сын мой, в желании быть независимым. Теперь я счастлив, что ты шел своим путем... Пусть не идеальным, но единственно возможным для тебя, ты сгорел, словно свеча на ветру, – без остатка.
Появляется маленький Моцарт в серебристо-голубом камзоле и таких же башмачках, в его руках скрипка, и он играет на ней так самозабвенно, что взрослые Моцарты, вслушиваясь в звучащую музыку, начинают удаляться от меня, скрываясь за золотом пламени.

Я вижу: расцветает день зарею новой.
Я верю в смех безумца, что живет на небесах.
Границы мимолетного стереть в своих сердцах
Дано лишь тем, кто постигать все таинства готовы.

Пламя свечи еще долго колебалось и плыло у меня перед глазами. Когда я проснулся, около меня сидел Со.
– Эй, парень, ты плачешь? Больно? Позвать кого-нибудь? – Он метнулся, чтобы нажать кнопку вызова персонала, но я перехватил его руку и сжал ее.
– Со, спасибо, что вы все есть у меня. – Он опешил и, достав платок, стал спирать мне слезы со щек, как, наверное, делал бы своим сыновьям.
– Они простили друг друга...
– Ты о чем сейчас, Микеле?
– Мне опять было видение, и так хорошо от этого!
– Сумасшедший! Прекрати шастать туда-сюда, ничем хорошим для тебя это не кончится!
– Хорошо, «папочка»! Я тоже, правда, не хочу быть идеальным, но ради тебя я пойду на все!
Со недоверчиво покачал головой.
– Тем более они простились со мной, уйдя в свой мир окончательно примирившимися, достигшими желанной гармонии.
– Ну тогда я уступаю место твоей гармонии – Софи обещала прийти вместе с Маэвой к окончанию процедур.
– Софи?! Она нашлась?
– Она и не терялась. Она была у нашей Нанерль, когда Фло примчался за ней и испугал ее, бедняжку, до полусмерти, сказав, что ты сорвался со страховки. Дов, узнав об этом, чуть не порвал его на английский флаг. А я бы с удовольствием помог бы ему в процессе, потому что так нельзя обращаться с беременными девочками. Да откуда ему знать об этом?
Я лежал, как громом пораженный: моя фея, муза, лучшая девочка в мире, моя Софи беременна?!
– А ты не знал?
– Я что, вслух разговаривал?
– Прости, может, это был секрет для тебя… девочки – они такие… но это ваша жизнь и я не буду лезть в нее.
Со развернулся было уйти, но Микеле остановил его:
– «Папочка», спасибо, что ты сделал для меня, за все! Я знаю, я такой обормот иногда...
– Все мы артисты, и пока существует этот проект, мы – семья. Так что не грусти – увидимся!

«Надо иметь свою семью, потому что все проекты рано или поздно кончаются, а нам остается жизнь», – думал Микеле измученный процедурами и расслабляющийся в ожидании Софи. Его девочка, его муза, его принцесса! Музыкальные фразы возникали в голове, и он заснул и видел во сне себя, Софи с малышкой-дочкой, и он играл мелодию, которую посвятил самым важным для него в мире женщинам.

Лишь стоит руку протянуть –
Закружит вальсом млечный путь.

Тогда вперед! Ведь мир на грани!
Почти финал. Мир глух и слеп...
Мы возвестим колоколами:
Любовь – вот то, что правит нами
И на руинах прорастет цветами,
Чтоб подарить нам новый век!

Через девять месяцев у них родилась маленькая Мелоди, а молодой папа приурочил к первой годовщине рождения дочки выпуск сингла с собственноручным оформлением обложки – на ней символическим образом было запечатлено все, что случилось с ним в земной и потусторонней жизни.
– Ты – мой Моцарт, дорогой, – сказало златовласое чудо, когда он вручил ей первый авторский экземпляр с посвящением.
– Ты – моя муза. Спасибо, что ты есть...

С хмурого неба сыпались редкие одиночные снежинки. Йохху подняла голову и посмотрела на облака. Хмурость неба была делом обычным, а вот сизая свинцовость туч, наползавших с востока, ей не понравилась. К вечеру будет буран, и если они не успеют отойти от деревни подальше, то могут оказаться в самом эпицентре непогоды. Подумав о надвигающемся ненастье, хмыкнула сама себе. Кого она обманывает? Не успеет она далеко уйти со своим спутником. Поэтому она еще раз взглянула на небо и пошла к складам.
— Две банки медвежьего жира.
Хромой Крис принюхался к слабому ветру и молча кивнул. Из глубин склада он вернулся с тремя банками.
— Слышала, с юга пришли невиданные звери?
— Слышала, но не поняла какие. Мутанты или просто не нашей полосы?
— Их никто толком не видел. Поэтому даю тебе эту соль. — Мужчина пододвинул к ней третью банку. — Говорят, что отбивает запах со следов людей. Умники с Пайщиками принесли из последнего похода. Нашли новые склады.
— Спасибо.
— Удачно довести.
— Удачно, — ответила она стандартным на пожелание.
Завязав потуже рюкзак, Йохху попрощалась с бывшим охотником и направилась к дому Старейшины Тиля. Не доходя до крыльца, она остановилась и спокойно ждала, когда ее позовут, представят Менестрелю. Молчаливо наблюдая за движением туч, она не сделала ни одной попытки поторопить события. Раз не зовут, значит, еще не закончены дела. А ей потому вот уже пять зим и доверена высокая честь водить Сказителей, Менестрелей и Старейшин, что она умеет справляться с делом в любых условиях, а не только в удобных.
Наконец, из избы вышли двое. В одном из них женщина узнала Старейшину Тиля, второй мужчина был ей не знаком. Значит, это и есть Менестрель. Она оглядела его невысокую худощавую фигуру, какими они обычно и бывали у Сказителей и Менестрелей, но встретив взгляд мужчины, она удивилась: ни умиротворенной вдумчивости Сказителей, ни сосредоточенных размышлений Старейшин, ни мечтательной задумчивости Менестрелей в нем не было и в помине. На нее был направлен веселый взгляд ярких карих глаз.
— Уважаемый, Вас будет сопровождать одна из лучших Хранителей, — представил Старейшина Йохху.
— А не Хранительница? — в унисон своему взгляду весело спросил Менестрель.
— Нет, уважаемый Менестрель, зовите меня Хранителем. Нас не принято называть по-другому. – Она наклонила голову.
— Хранитель, у вас изменится маршрут, Менестрелю нужно еще заглянуть в западные поселки, – внес дополнения Старейшина.
Воительница кивнула. Не ей указывать, куда следовать Менестрелю.
***
Забрав вещи Менестреля, они вышли из деревни. На удивление, мужчина шел довольно спорым шагом, поэтому они почти ушли от бурана. Но все же медвежьим жиром пришлось намазаться. И все-таки Йохху была даже рада бурану, надеясь, что их следы прочно заметет снегом. Переночевали в шалаше, сделанном из лап сосны. На ночь она расставила два круга маячков, но утром ни один из них не оказался потревоженным, хотя браслет сигнализации иногда и подсвечивался зеленым цветом живых объектов. Запретив Менестрелю выходить из шалаша до ее возвращения, Йохху обошла посты сигнализации. Около юго-западных сигналок она с неудовольствием обнаружила неизвестные следы. Верная игла, ее надежная винтовка, была всегда наизготовку, но все же Хранитель решила не углубляться в лес, боясь оставлять мужчину одного. Остальной набор следов обычных хищников ее не удивил.
Лигу за лигой они уходили от поселка. Обычно за день они успевали пройти довольно большое расстояние, если же только у Менестреля вдруг не случалось вдохновения. Тогда он мог замереть у какого-нибудь куста с необлетевшими листьями и рисовать что-то в своем блокноте. Воительнице оставалось только еще четче отслеживать нижние ветки сосен, опасаясь нападения сверху, ведь согнувшаяся спина мужчины представляла собой отличную мишень. Что в конце концов и случилось.
В один из дней он склонился, на этот раз зарисовывая мутировавший куст барбариса, на котором висели колючие ягоды, периодически уворачиваясь от ветвей кустарника. Уже вечерело, и воздухе повисла предвечерняя неясная дымка - самое удобное время для атаки. И Хранитель не ошиблась. Послышался шорох. Кэш побери, с двух сторон нападают! Прикрывая собой спину мужчины, она выстрелила на шорох крыльев, послышался клекот, и птица упала. Но медлить было некогда, Йохху уже стреляла вправо. Там, в снежных ветвях, послышался хрип, но на землю никто не упал. Это было плохо. А слева снова послышалось хлопанье крыльев. Хранитель, мгновенно развернувшись, сделала два выстрела. Верные иглы с тихим шипением ушли в вечернюю хмарь, и еще одна сова упала на снег. Йохху напряженно вглядывалась, стараясь рассмотреть зверя в ветвях дерева. Атаковали они одновременно. Снежная рысь, вытянувшись в прыжке, пыталась дотянуться до людей, но Йохху уже сделала несколько выстрелов. Зверь рухнул на землю, две иглы торчали из глаза и шеи. Воительница, наконец, оглянулась на Менестреля. Тот продолжал что-то стремительно рисовать.
— Уважаемый, мы уже можем уйти отсюда? Мне бы не хотелось отбиваться от остальных, кто прибудет на пиршество.
— То есть я не успею зарисовать зверя?
— Нет. Могу взять для вас птицу. Эта снежная рысь обычная, без мутаций.
— А птица мутировавшая?
— Нет. Полярная сова тоже обычная, зато я могу приготовить ее на костре.
Менестрель весело рассмеялся, словно не его только что пытались самого съесть.
— Хранитель, вы просто прекрасны. Не только спасаете мою шкурку, но еще и кормить собираетесь.
От его смеха у Йохху вдруг пошла волна теплой дрожи. Словно его смех предвещал что-то необычное. Женщина одернула себя, списывая свою реакцию на адреналин от нападения животных. Но все равно против воли улыбнулась в ответ и произнесла не по уставу:
— Уважаемый, а теперь нам бы унести наши шкурки подальше отсюда.
Вечером на стоянке, пока Менестрель зарисовывал сову, Йохху украдкой рассматривала его. Он был так непохож на тех Менестрелей, которых ей доводилось сопровождать. Тем задумчивым, чаще меланхоличным старцам было зим по шестьдесят. А этому было всего зим сорок, а то и меньше. Иногда воительница даже чувствовала себя его ровесницей. У него была странная прическа с прядями выбеленных волос, которые он постоянно убирал с глаз, но тем не менее не обстригал их. На его губах почти всегда бродила легкая улыбка, как будто ему только что рассказали веселую историю, и он еще не перестал смеяться. В уголках глаз всегда таилась смешинка, от его взгляда становилось тепло, но вместе с тем в этом взгляде чувствовалась мудрость и жизненный опыт, ведь просто так Менестрелем не сделаешься.
— Скажите, почему вы в пути рисуете, расспрашиваете меня о зверях? Ведь этим обычно занимаются Умники да иногда Охотники.
— Потому что я необычный Менестрель. Старейшины уже смирились с этим. Хотя поначалу они даже не хотели мне давать этот статус. Мол, Менестрели не носятся по лесам, не рисуют всякие диковинки и тем более не попадают в разные истории. А я не могу без этого жить. Разве не интересно постоянно узнавать что-то новое, получать новые знания и чувства?
Йохху пожала плечами. Зачем она, вообще, взялась что-то спрашивать у Менестреля? Это не ее ума дело.
Мужчина, видя ее реакцию, попытался объяснить по-другому.
— Вот скажите, Хранитель мой, вы ведь каждый день ходите в лес. Вот нас сопровождаете в дороге. И Вы замечаете каждый необычный след, новую лежку, гнездо, запоминаете тропы, где выросли новый вид куста или травы. Ведь так? А зачем вы это делаете?
— Как зачем? Это мое дело. Моя работа. Не замечая этих вещей, я не буду знать, что делается в округе. Ведь лес всегда меняется.
— Вот видите, Вы хотите знать, что происходит вокруг вас, пусть это и касается троп и следов. Я заметил, что вы умеете читать, вы знаете только универсум?
— Нет, еще англик.
— А зачем вы его выучили?
— Иногда инструкции к оружию бывают напечатаны на этом языке.
— Но ведь можно принести инструкцию Умникам, и они прочтут ее.
— Во-первых, иногда ее не принесешь, потому что она написана на стене старого склада, да и прочитать ее бывает надо именно там. И вообще, я люблю сама узнавать и быть уверенной в своих действиях.
— Вот видите, Вы тоже любите узнавать сами и быть Мастером своего дела, хотя и можно часть дел переложить на других. Так вот, я тоже люблю быть Мастером своего дела. Петь людям разные песни.
— А разве старинных баллад о героях недостаточно? Ведь Менестрелей и за эти песни чтут. Вы рассказываете людям об их предках, корнях, истоках. Не даете истории кануть в небытие.
— Это всё верно, но людям нужно продолжать жить не только старыми песнями.

***
И все же до конца слова Менестреля Йохху поняла только на вечере в первой деревне на кострище. По обычаю всё население, кроме постовых, собралось в центре поселка, у кострища, послушать напевы. Менестрель запел балладу. В ней говорилось о тяжелых битвах прошлого, о павших предках, о героях, которые спасали людей от монстров. Малыши сидели, прижавшись к коленям взрослых, с почтением внимая Менестрелю. Взрослые, слушая эти песни не в первый раз, с почтением к заслугам предков склоняли головы. Так было спето много песен. Вот Менестрель запел очередную балладу. Но теперь она говорила о своих современниках, соплеменниках. Прославляя их и гордясь ими. Об их нужном труде. И как меняется мир, не стоит на месте, навсегда застыв в снегах. И от этих песен становилось легче. Начинало вериться, что всё-таки разойдутся тучи, и кончится эта ядерная зима. Люди снова увидят солнце, и зеленая трава будет расти не только в оранжереях, но и везде вокруг. Менестрель пел, и вокруг будто становилось светлее. Напевы закончились далеко за полночь, но и после этого люди долго не расходились. Немногочисленные старики и мужики рассказывали ему о своих думках, об окончании зимы, из ребятишек он обнимал каждого и всем рисовал на клочках бумаги солнышки. Молодежь, особенно девушки, стеснялись к нему подойти, но он всем так открыто улыбался, что те в свою очередь становились открытее и домой расходились широко улыбаясь. Хранитель смотрела на Менестреля восхищенными глазами. Человек только что подарил целой деревне надежду и веру в доброе будущее. Теперь она понимала, зачем ему нужны рисунки и рассказы.

***
Так они шли от поселка к поселку. В пути было всё как обычно. Обычный набор гадостей и мерзостей. Новых мутаций почти не было. Снежную яму свыти обошли метров за десять для верности, полуночники нападали всего раза три-четыре. Особо сдуревшими белками-мутантами отделывались от стервятников и полярных сов. Но вот ледяные пауки все же доставили неприятности.
Это случилось вскоре после того, они познакомились с Менестрелем. Правильнее, после того, как назвали друг другу свои имена. Хранитель до сих пор недоумевала, как Менестрель подбил ее на это. Просто на очередной стоянке он начал вдохновенную и длинную речь чуть ли не о боевом братстве, сплочении в долгом пути, надежной спине друга в бою. В общем, неизвестно сколько бы длился этот спич, только воительница не выдержала и сказала:
— Йохху. Меня зовут Йохху.
— А меня Микеланджело, — просиял Менестрель в ответ. — Можно просто Мик.
С той поры, если Йохху все же продолжала называть мужчину по статусу, то Менестрель просто отказывался называть женщину Хранителем, обращаясь к ней по имени.
И вот, на очередном переходе, их ждала засада. Несмотря на метель, паутину на дороге Хранитель заметила сразу и шевеление правых кустов тоже. Воительница сделала осторожный шаг влево, другой. И вполне предсказуемо увидела, как в ее сапог вцепились лапы второго паука. Ну, ее-то сапогом паук подавится, поэтому она приготовилась к стрельбе, как только покажется башка твари. Но вот чего она совсем не ожидала, так это того, что Менестрель покинет безопасное место и рванет ей на помощь.
— Мик, нееет! – отвернувшись от твари, прокричала она мужчине. Но… поздно, первый паук выстрелил сетью, и та облепила Мика.
Тем временем паук, покушавшийся на ее сапог, тоже не дремал. Удобная позиция для стрельбы иглой была потеряна, поэтому Йохху пришлось перекинуть из-за спины дробовик и начать тупо расстреливать тварь, забрызгивая ошметками всё вокруг. Наконец лапы паука беспомощно заскребли по земле в агонии, одна соскользнула с ее сапога, но соседняя взметнулась и полоснула Хранителя по ноге. Но на это уже некогда было обращать внимание, потому что где-то рядом ее товарка закатывала Менестреля в слои паутины. Мысль о том, что после этого паук впрыскивает в жертву яд, целясь в лицо, придавала ей ярости и скорости. Прихрамывая, она выбежала из-за куста. Паучиха перебирала передними лапами, закручивая мужчину в кокон. Времени не оставалось, поэтому Йохху начала стрелять из того же дробовика, расстреливая монстра на куски. На краю сознания мелькнула дурацкая мысль, что, по крайней мере, Мика в коконе не забрызгает внутренностями паука. Тонко завизжав в конце, тварь сдохла. Упав на колени перед коконом, Хранитель десантным кинжалом распластала паутину. Вух! Красивое лицо Менестреля не пострадало, значит, она успела вовремя. Высвободив его руки, она вручила ему кинжал, пусть дальше сам распутывается. Ей же было необходимо срочно заняться своей раной, если она не собиралась скопытиться тут же. Через порванную штанину были видны сизые края раны. Кэш, значит, коготь всё же был ядовитый. Йохху скинула со спины рюкзак и достала аптечку. Выбрав три капсулы разных цветов, она загнала их в наборник и привычным движением воткнула его в бедро. Тем временем Менестрель полностью освободился от тенёт и подполз к ней. Убедившись, что он не пострадал, Воительница, вперемешку с головомойкой кавалеру, начала давать инструкции, пытаясь успеть до того, как отключится от боли и действия лекарств.
Потом, ночью, периодически выныривая из марева сна-бреда-лечения, она отмечала… над головой колышется полог палатки… ее голова лежит на неудобной мужской руке… браслет горит ровными голубыми огнями… она отругала Менестреля… нет, это бред… он ее поцеловал… неее, точно бред… и она уснула окончательно.
Утром он готовил завтрак, а она, залепив рану лечебным пластырем прям через прореху, зашивала штанину. Менестрель озабоченно спросил:
— А шрам останется?
— Да.
— И это всё из-за меня! – Он сокрушенно опустил голову.
— Да не переживай так, Мик. Шрамом больше, шрамом меньше — какая разница? На них некому любоваться, – успокоила его воительница.

Через день они пришли в самый западный поселок. После этого их путь повернул на север. Нога почти не беспокоила. Подобных сюрпризов больше не встречалось, но Хранитель предпочла бы иметь дело с ними, ведь их она знала. Потому что те южные неизвестные хищники так и бродили где-то рядом, и это заставляло беспокоиться Йохху. И никакая соль не помогла сбить их со следа. Наконец, она решила расспросить Менестреля, вдруг он слышал об этих зверях.
— Ты их тоже чувствуешь? — спросил он.
— Интуиция Хранителя мне подсказывает, что они так и не ушли от нас. И с тех пор, как мы двинулись на север, они подходят все ближе.
— Они мне иногда видятся во снах. Они не отстанут от нас, так как им нужен я.
— Ты уверен?
— Да.
Откуда у Мика такая уверенность, Йохху расспрашивать не стала, но попросила в точности нарисовать зверей и как можно точнее вспомнить их повадки. Весь вечер она молчала, и теперь уже Менестрель старался ее не беспокоить. Утром она рассказала свой план.
— В дневном переходе к северо-востоку отсюда наши обнаружили военную базу. База стандартная, охраняется автоматикой в спящем режиме. Когда перейдем определенную границу, включится звуковая волна, которая уходит в частоты, действующие на животных. Я надеюсь, что она напугает зверей, и я увижу их. И тогда смогу их уничтожить.
— Я так понимаю, что это единственный наш план, раз ты не предлагаешь других вариантов.
Женщина утвердительно кивнула головой.
И вот они лежали в снегу на краю поля. Посередине высилась стесанная пирамида базы. Она оценила расстояние.
— Бежим сто метров и падаем. Действие луча нас не должно захватить.
Йохху мчалась по полю и радовалась, что этот Менестрель такой быстроногий. Они плюхнулись в снег.
Из башни в полуметре от земли вырвался зеленый луч и звенящей плоскостью рассек пространство.
— Зажми уши и не закрывай рот, — еще раз напоминая, скомандовала Хранитель и подала пример.
Звук сначала нарастал, затем ушел ввысь вибрирующим комариным писком и перестал быть слышим. Зато за деревьями послышался звериный вой.
— Подействовало, — обрадовался Мик и поднялся на ноги.
Но сюрпризы базы не закончились. Чуть выше первой, открылась вторая плоскость, которая разразилась красным лучом, и впереди почти перед самым носом взметнулись фонтанчики земли и снега.
Хранитель резко дернула Менестреля за ногу вниз, и тот снова плюхнулся рядом с ней.
— С ума сошел? Мало ли какие еще есть сюрпризы у базы!
— Извини, я думал, что у нее только звуковая волна.
— Как видишь, не только.
Она перевернулась на живот и принялась засекать время между очередями. Как оказалось, перерывы были небольшие и неодинаковые.
— Придется лежать здесь, между лучами, и ждать, когда покажутся звери, — сокрушенно произнесла Хранитель.
— Но ведь они до сих пор не показывались нам на глаза, — возразил Менестрель.
— Покажутся, когда им надоест нас ждать. Тогда я их и сниму.
— А когда это произойдет? Вдруг ночью? Вот если мы добежим до стен, тогда точно звери выйдут за нами.
— Перерывы слишком короткие. Мы можем не успеть добежать. Я не могу тобой рисковать! – помотала головой Йохху.
— Но я-то собой могу рисковать. Сейчас как раз будет самый длинный разрыв в стрельбе.
И прежде чем воительница успела возразить, Мик одним длинным высоким прыжком перемахнул полосу рытвин и побежал к строению. Стиснув зубы, Йохху рванула следом за ним. Сейчас она даже ругаться не могла. В голове тикал секундомер, отмеряя безопасные мгновения. Двенадцать, одиннадцать, десять… восемь, семь… пять, четыре… Хранитель в прыжке достала мужчину, схватила его за ворот парки, сбила с ног, и они вместе кубарем покатились по снежному полю. Два, один… она накрыла собой мужчину, жалея в данный момент о том, что она не такая крупная, как другие Хранители, и не может закрыть собой Менестреля полностью. Над ними грохотали выстрелы. «Только бы здесь не оказалось еще одной огневой плоскости, которая стреляет ближними очередями», — опыт подсказывал Хранителю, что такое развитие событий тоже вполне может быть. Но проходили секунды, минуты, над ними проносились пули со знакомыми интервалами. Дополнительных очередей не было. Наконец, на поле установилась тишина. Йохху приподняла голову. И впрямь, всё утихло.
Тут всё беспокойство за Менестреля вырвалось наружу. Она ухватилась с обеих сторон за ворот куртки и начала трясти его изо всех сил.
— Ты что вытворяешь? А если бы ты погиб? Я бы что стала делать? Как объяснить Старейшинам, что не уберегла Менестреля? Это я, Хранитель, могу погибнуть. Меня заменит другой, и дело будет продолжаться. А тебя кто заменит? Вы же все на вес золота!
— Ну не погиб же!
— Это не аргумент!
— Зато теперь точно выманим зверей.
Йохху оглянулась.
— Будем надеяться. Но пока я их не вижу, – сказала она, остывая.
А Мик, чувствуя, что гроза прошла, продолжил:
— Кроме того, когда еще на мне будет лежать такая красивая женщина, крепко обнимая мои бедра своими ногами.
— Я не женщина, я – Хранитель, и я не обнимаю, а закрываю тебя.
— Да? А я предпочитаю думать, что меня обнимает красивая женщина, которую очень хочется поцеловать.
С этими слова он приподнялся на руках и долгим мягким поцелуем прильнул к ее щеке. Йохху оказалась ошеломлена этим поцелуем. Оказывается, мужской поцелуй может быть таким теплым, мягким и манящим. Она вдруг действительно почувствовала себя принадлежащей к женскому роду. И ведь она действительно лежит сверху на мужчине, крепко его обнимая. Волна смущения затопила Йохху, и она скатилась с Мика. Нет, воительница не стыдилась своего поведения, повторись события вновь, она поступила бы точно так же. Но теперь она выполнила свои обязанности Хранителя и стала просто женщиной, которая сквозь тонкую нижнюю куртку чувствовала жар мужского тела. А Мику, похоже, очень нравилось такое положение вещей.
Поэтому женщина поднялась на ноги и преувеличенно серьезно принялась читать таблички на стенах бункера. Менестрель присоединился к этому занятию. Впрочем, не забывая иногда лукаво коситься на нее. Вместе они расшифровали алгоритм управления дверями. Когда Менестрель скрылся за ними, в полосе деревьев послышался рык и хрипение. Может быть, за этими дверями звери перестали чувствовать мужчину и забеспокоились? Хранитель сменила оружие и замерла в ожидании. Мик выглянул из бункера. Хранитель коротко объяснила ему ситуацию и велела не показываться снаружи. Прошло еще минут двадцать. Йохху терпеливо ждала. Зато нетерпеливый Менестрель опять высунулся из укрытия. Хранитель молча сделала знак рукой, и мужчина исчез из виду. Снова послышался приглушенный рык, и минут через пять у дальней группы деревьев воительница заметила еле приметное движение. Йохху никак не могла определить точные очертания зверя. Она выстрелила в центр движущегося комка. Послышался вой, и снова включилась звуковая волна. Вой усилился, но зверь продолжал попытки продвинуться к бункеру. Воительница снова выстрелила. Зверь продолжал ползти. Он почти добрался до огневой волны. Огневой периметр заработал, и она тоже не отставала. Йохху пыталась вырубить зверя надежно. Вой зверя стих. Комок замер, постепенно меняя окраску. Похоже, зверь был из отряда кошачьих, похож на пустынного тигра. Напарница, поняв, что первый зверь мертв, с диким ревом выпрыгнула из-за деревьев и теперь огромными прыжками мчалась к базе. Она махом преодолела звуковую волну, лишь пена изо рта начала лететь, и мчалась к огневой волне, и она почти невредимой прошла и ее. Рыча, с клочьями пены изо рта, таща заднюю лапу, тварь приближалась к Хранителю. Воительница замерла, точнее прицеливаясь. Выстрел… еще один. Когда зверь упал, она сделала еще два выстрела для верности. Монстр не шевелился.
Непоседливый Менестрель уже был тут как тут, порываясь пойти посмотреть на животное. Она ухватила мужчину за рукав и поднесла к его лицу крепкий кулак.
— Премного уважаемый Менестрель, если Вы решите идти к зверю, то честно предупреждаю, что буду вынуждена отправить Вас в нокаут. Это для Вашей же безопасности.
— Но разве Вам не интересно?! – воскликнул он.
— Очень интересно. Но у меня задача – доставить Вас целым и невредимым к Полярным воротам. И она важнее моего любопытства.
— Понятно. Но мне это необходимо.
Йохху вздохнула. Что-то она совсем ранги позабыла. Начала указывать Менестрелю.
— Хорошо, уважаемый Менестрель.
Он заметил ее огорчение.
— Йохху, но мне действительно необходимо провести эту работу.
— Мик, но ты можешь хотя бы потерпеть до завтра? Дай мне убедиться, что оба зверя действительно сдохли. И у них, даже мертвых, нет еще каких-нибудь сюрпризов. Это я тебе, как бывший Охотник, говорю.
— Но завтра сходим, хорошо? – И он чмокнул ее в щеку.
Ёжыш ты моё, зацелует ведь. Йохху, качая головой, вошла в бункер. Остаток дня они провозились с надписями к приборам. Тут надо сказать большое спасибо Менестрелю, без него она бы не смогла разобраться, потому что основное количество надписей было сделано на незнакомом Йохху языке. Благодаря Мику она поняла систему управления огнем бункера. Завтра можно будет ее отключить, чтобы не задела Менестреля, пока тот будет изучать монстров.
На следующий день они изучали зверей. Хранитель больше склонялась к тому, что это мутировавшие пустынные тигры. Пока Менестрель зарисовывал их и даже лепил, чему Йохху удивленно покачала головой, он еще и скульптор, она измеряла следы, откуда пришли и их места укрытия. К полудню они покинули бункер, задав ему новую программу. Теперь при желании люди могли попасть в него.

***
Они двигались на северо-запад. Через пару переходов лежала деревня, самая западная в их путешествии. А вечером у костра, Мик вдруг неожиданно запел. Йохху еще никогда не слышала, чтоб Менестрели пели где-нибудь, кроме деревень. Она прислушалась. Менестрель пел не на универсуме. Медленные песни чередовались с быстрыми, и тогда Менестрель даже начинал притопывать ногой.
— Это песни на языке твоего народа? – поинтересовалась женщина.
— Да. Италик.
— Племя еще живо?
— Говорят, где-то на юге еще есть несколько поселков, где народ помнит этот язык.
— Ты там бывал?
— Еще нет, но обязательно побываю.
— Только будь осторожнее. На юге больше мутаций.
Менестрель кивнул головой. А потом неожиданно сказал:
— А ты знаешь, что раньше были такие песни, которые пели только женщинам?
— Ты серьезно?
— Да. Они назывались серенадами.
И он запел. Он пел на том же италике, но теперь в его голосе появилась низковатая бархатистость. Этот тембр трогал какие-то неизвестные струны в душе Хранителя, заставляя ее трепетать. Ожидание чего-то приятно неизведанного становилось всё явственней. А Менестрель тем временем взялся переводить песню. От его слов Йохху стало жарко. Она была рада, что темнота скрывает ее красные щеки. Наконец она не выдержала:
— И ты хочешь сказать, что раньше в песнях взаправду пели о том, что девичьи губы, словно бутоны роз, а… а…
— А женская грудь мягче пуха? – подхватил Мик. – Да, правда.
— Кхм, кхм, я смотрю, предки мастаки были смущать женщин.
Менестрель с улыбкой продолжил:
— И что уста слаще меда, и ножки белее мрамора, и шейка у любимой лебединая… да, обо всем этом пели. И даже больше скажу, женщинам эти песни нравились.
Его озорная улыбка дразнила Йохху, а в глазах скакали кэшенята. Смущенная, как пятнадцатилетняя пацанка, она предпочла укрыться от его взгляда за кругом света от костра. А он продолжал ее волновать своим низким бархатным голосом, которым негромко пел песни на забытом языке.
Ночь прошла спокойно, только во сне перед Йохху все время кружились бутоны роз, Мик смотрел на нее веселым взглядом, и его мягкие теплые губы до сих пор прикасались к ее щеке. Пытаясь отвлечься, днем она еще более строго следила за лесом, небом, прислушивалась к звукам, но над снами женщина была не властна. А она-то себя считала женщиной с опытом.
В деревне история напевов повторилась. Менестрель пел, словно горел. Горел, как костер из сухих смолистых поленьев: ярко, жарко, делясь со всеми искрами своего тепла. Йохху, с благодарностью вспоминала тот день у Старейшины Тиля, когда ей выпала честь вести Менестреля Мика по землям многих общин.

***
После этой деревни их путь лежал на восток. Предстояло обойти отроги гор и потом идти в северные земли. Но этот Менестрель, как всегда, был непредсказуем. На третий день пути подул северо-восточный ветер, который принес неприятный запах.
— Сероводород? – Заинтересованно повернулся на запах мужчина.
— Да, это с Вонючего озера тухлятиной несет, — недовольно подтвердила Хранитель.
— Вонючее озеро? До него далеко? Меня не водили этой дорогой.
— Ты на нем был?
— Был один раз. Мне очень понравилось.
— Мик, что там может понравиться? Там же тухлыми яйцами несет до одури.
— Йохху, оно же лечебное. Идем к нему.
— Мик, если ты там бывал, ты знаешь, какая там тяжелая дорога.
— И ты не сможешь на гору забраться? Да? – Менестрель обеспокоенно смотрел на женщину.
— Ну причем здесь я? У меня рана пустяковая. Зажила уже давно. Тебе будет трудно лезть по тем кручам.
— Ничего, я справлюсь. Только ты соглашайся. Пойдем, пожалуйста.
— Ты просишь? А если я откажусь, то не пойдем на озеро? – удивлению Хранителя не было предела.
— Не пойдем, — огорченно сказал Менестрель.
И Йохху поняла, что просьбам Менестреля она еще менее способна сопротивляться, чем его указаниям. И они повернули на источник запаха. К тому же Менестрель порадовал, сказав, что у него есть пара носовых фильтров, которые он раздобыл после прошлого посещения озера. Но пока Хранитель шла, не применяя их, предпочитая различать все запахи, чем не ощущать ни одного. Фильтры она решила приберечь до самого озера.
Подъем на гору они начали ранним утром. Им предстояло подняться на узкое плато, на котором под небольшим козырьком пряталась крохотная пещерка. В ней они должны были переночевать. На следующий день еще два часа подъема, затем спуск и, наконец, цель этой вылазки – лысое Вонючее озеро. Из-за запаха его звали Вонючим, лысым оно было по той же причине. Там никто не селился: ни люди, ни звери, ни птицы, ни даже гады.
К вечеру они были вымотаны. На счастье пещерка, вернее, щель в скале, была пуста, и не пришлось никого из нее выкуривать. Хранитель устала, но глядя на удовлетворенное лицо Менестреля, не сказала ни слова. Видимо, он был доволен этим походом. Значит, Хранитель доволен тоже. Йохху выставила маячки. Они поужинали сухпаем и улеглись отдыхать. Так как пещера была микроскопическая, то лежали Хранитель с Менестрелем впритирку друг к другу.
И Йохху, вдруг оробев, спросила:
— Микеланджело, а ты видел Солнце?
— Нет, — послышался грустный ответ.
— И звезды тоже не видел?
— А вот звезды один раз видел, — радостно сказал он. – Далеко отсюда, высоко в горах, на одной из баз есть телескоп, и там иногда видны звезды. Знаешь, они такие яркие, чистые и бывают разных цветов. Я даже нарисовал их. Сейчас покажу тебе.
Йохху удивленно повертела головой. Откуда Менестрель собрался достать рисунки? Мик тем временем разматывал платки со своих вечно укутанных запястий. Он вытянул руку перед женщиной. На внутренней стороне запястий была нарисована целая россыпь пятиконечных искр.
— У звезд пять лучей? — Она погладила его звездочки.
— Нет, они многогранны, просто гармоничнее, как мне кажется, выглядят звезды с пятью лучами. Вообще, звезды так блестят и переливаются, что у них не различить лучи. Наши предки любили рисовать разные звезды. У некоторых народов количество лучей у звезды играли большую роль. Другие рисовали, как хотели. Раньше, когда было много народов, велось так много разных обычаев, что единого канона не было ни в чем.
Менестрель принялся рассказывать Йохху истории из жизни предков. Женщине они казались иногда байками, которые треплют мужики на стоянках, но ей в голову не приходило усомниться в словах Менестреля.
— Например, вот мы сейчас лежим с тобой рядом. На далеком юге тебя бы после этого навсегда выгнали из дома, на моей родине я бы на следующий день должен был жениться на тебе, а вот на самом севере хозяин и свою бы жену положил в постель гостя. Всё лучшее ему.
— Сочиняешь? – не вытерпела таких небылиц женщина.
— Чистая правда! – послышался задорный его смех. – Я тебе скажу даже больше. Вот отшатываешься от моих поцелуев, как пугливая косуля…
Она — пугливая косуля? Йохху возмущенно повернулась к Менестрелю.
— Это я боюсь твоих поцелуев? Подумаешь! Я сама могу тебя поцеловать! – И она сердито клюнула его поцелуем в щеку.
В полумраке пещерки послышался его мягкий смех.
— Я всего лишь хотел сказать, что раньше в некоторых странах с помощью поцелуев здоровались и прощались. Вот так – и он легкими поцелуями коснулся обеих ее щек.
Похоже, что Йохху уже стала привыкать к его поцелуям, ибо они ей понравились. Она с удовольствием почувствовала его ласковые губы на своих щеках и даже чуть повернула голову в его сторону, чтобы ему было удобнее… удобнее что? Но такие вопросы остались без ответа, потому что мужчина продолжал свой экскурс в историю предков.
В его голосе появилась хрипотца, и он пообещал ей показать, как целуются мужчина с женщиной, когда собираются заняться любовью. Йохху вдруг так же севшим голосом ответила, что ничего нового в этом для нее нет, потому что у нее было аж трое мужчин. Он спросил голосом змея-искусителя, кто же были эти трое счастливцев? Она с запинкой отвечала ему, что это были… были… Мик в это время нежно прихватил губами мочку ее ушка и нежно целовал ее… О чем был вопрос? Ах, о счастливцах? Это были Охотник… потом… еще один Охотник… и Умник… От его тихого теплого смеха ее прядка волос около уха шелохнулась, щекоча женщину. Конечно, Умник – это очень большой опыт, он сказал, что даже не сомневался в этом, поэтому вероятно ей будет легко определить, правильно он ее поцелует или нет. Он продолжал касаться ее лица легкими почти невесомыми поцелуями. Ну конечно… она сможет определить… определить… что определить… а, правильность поцелуя… конечно... конечно, сможет. Мысли в голове Йохху уже давно перепутались. Она с трудом понимала, о чем ее спрашивает Менестрель. Сейчас ей больше всего хотелось, чтобы Мик уже поцеловал ее. И когда теплые губы мужчины коснулись ее губ, она счастливо выдохнула и открылась навстречу ему.
Он нежно провел языком по ее верхней губе, потом по нижней. Потом скользнул языком в рот. Мик не торопился. Провел языком по ее небу, обвел им вокруг ее языка. А Йохху теряла голову. Ей хотелось, чтобы он коснулся каждого уголка ее рта, хотела сама вытворять такие же штуки, как и он. Сердце отбивало бешеный ритм. Она поймала губами его язык и нежно его облизнула. Его улыбку она не увидела, а почувствовала. Ему нравилась ее инициатива. Мужчина повторил ее движение и скользнул своим языком по ее языку. Потом прихватил её верхнюю губу и принялся посасывать. Его руки путешествовали по ее телу, то поглаживая грудь, то сминая ее ягодицы. Йохху тихо постанывала, внизу живота всё стянулось в комок, и хотелось, чтобы мужчина коснулся ее везде. Похоже, их желания совпадали, потому что Мик уже почти лежал на ней. Он целовал всё жарче. Затем послышался его тихий шепот: «Йохху, если мы сейчас не остановимся, то я попытаюсь заняться с тобой любовью даже в этом склепе». Эта фраза с трудом пробилась в голову женщины, которой не хотелось сейчас думать ни о чем, кроме горячего тела Менестреля. «Нет… нельзя… мы выпадем из этого грота». Она через силу оторвалась от его губ. Потом заставила себя лечь ровно, прижав руки к бокам. Но еще очень нескоро у них выровнялось дыхание…
Светало очень нехотя. Наконец, огоньки на браслете стали бледнее, и рассвет занял место ночи. Хранитель проснулась рано. Бесшумно повернувшись, долгим взглядом посмотрела на спящего Менестреля. И чем дольше она смотрела на его спокойное светлое лицо, тем яснее понимала, что вчерашнее не повторится. То, что ночью кажется естественным и правильным, при свете дня становится чересчур смелым. Она вчера позволила себе забыться. Йохху выбралась из пещерки и уселась на краешке скалы. Кто она для Менестреля? Покачала сама себе головой и соскользнула с карниза…

Вбив крюки для подъема и закрепив веревки для спуска, она вернулась в пещеру предельно сосредоточенная. Им предстоял сложный путь. Нежности остались во вчерашнем вечере.
И поэтому, когда проснувшийся Мик потянулся к ней с утренним поцелуем, она приняла его, но к продолжению не поощрила.
— После перевала нам предстоит тяжелый спуск. После второго уступа скала пойдет совсем отвесно, поэтому необходимо смотреть за маяком, он укажет место крепления крюков и передышки. Там перецепим фалы. — Она серьезно посмотрела на мужчину.
Менестрель посмотрел на нее долгим проницательным взглядом, видимо, что-то решая и оценивая про себя, а затем молча кивнул, соглашаясь.
На перевале они задержались часа на два. Отсюда открывался прекрасный вид на многие лиги вокруг, и поэтому вполне предсказуемо Менестрель уселся зарисовывать удивительный пейзаж. Хранительница по обычаю прикрывала его сзади. С земли она не опасалась нападения, но вот летающие гады могли доставить неприятности. Затем предстоял нелегкий путь вниз. Наконец, через три часа напряженного спуска они достигли дна этого странного ущелья.
Она была рада, что это единственный кусок суши около озера. В остальных местах скалы обрывались прямо в воду. Аккуратно ступая на теплые камни большой площадки перед озером, она быстрым шагом обошла всю территорию по периметру, расставляя сторожевые маячки.
Теперь можно было немного расслабиться и вставить носовые фильтры. С удовольствием стянув опостылевшие сапоги, она блаженно прошлась босиком по большим плоским камням, которые выстилали дно ущелья. Менестрель уже давно бродил по берегу, с удовольствием окуная ноги в теплую воду. Горячие подземные источники нагревали Вонючее озеро, делая теплой не только воду, но и согревая прибрежную каменную площадку. А вскоре женщина уже плескалась в озере, смывая усталость. И снова ее на это подбил Мик. Сама бы она ни за что не полезла в озеро, не убрав оборудование по местам, не рассортировав все имущество. Но Менестрель, пообещав приглядывать за снаряжением, загнал ее в озеро. Вода, и правда, сняла усталость, и через пятнадцать минут она вернулась посвежевшая к их рюкзакам, одевшись за огромным валуном, торчащим одиноким зубом у самого берега.
Мик улыбнулся, посмотрел на нее загадочным взглядом и снова ушел к озеру. Впрочем, Хранитель не удивилась. Наверное, Менестрелям положено иметь загадочный вид. По крайней мере, так думала она. И сейчас, неторопливо сматывая веревки в мотки, она тихо улыбалась своим мыслям об этом непохожем ни на кого своем подопечном. Его довольное фырканье и плеск воды были прекрасно слышны. Потом всё стихло.
Менестрель вышел из-за валуна. Он был нагим. Он шел спокойно навстречу Йохху, и воительница поняла, что тот вчерашний комок внизу живота никуда не исчез, и теперь лишь этот мужчина способен освободить ее от этого ощущения. Она смотрела на его худощавое поджарое тело, на его достоинство, приподнявшееся внизу из темных курчавых волос, и возбуждение охватывало ее плотной пеленой. Приподнявшаяся грудь под тонкой майкой с головой выдавала все ее мысли и желания. А мужчина с жаром оглядывал ее фигуру. В его взгляде читалось удовольствие от того, что он вызывает такое желание у партнерши. Подойдя вплотную к Йохху, он неторопливо прикоснулся одной рукой к ее лицу, большим пальцем поглаживая ее бровь, а второй рукой повторял эти же движения с ее грудью. Воительница в нетерпеливом выходе прильнула к нему, хотелось плотнее прижаться, чувствовать контакт со всем телом. Теперь уже мужчина возбужденно выдохнул и прильнул к ее губам. Сейчас в этом поцелуе не было осторожного и легкого прикосновения. Его язык уверенно проник в ее рот, и теперь там хозяйничал, иногда чуть прихватывая ее нижнюю губу, и снова возвращался в рот, показывая полную готовность хозяина к активным действиям. У Воительницы голова шла кругом. От жарких поцелуев, от мужской ладони, ласкающей ее грудь. И когда он стянул с ее плеча майку, она лишь удовлетворенно вздохнула от того, что теперь ткань не мешает им. И Мик уже скользил поцелуями по телу – сначала прихватив мочку уха и вниз по шее, потом целуя грудь. Он теребил соски языком, то втягивая их, то выпуская и дуя на них. Здесь у женщины уже откровенно подкашивались ноги, поэтому мужчина аккуратно уложил ее на спальник и продолжил поцелуи. Добравшись до брюк, он быстро избавил Йохху от них, но у трусиков почти остановился. Он медленно дразняще стягивал их, сопровождая движение ткани чувственными поцелуями. Шажок, поцелуй, шажок – ткань снова сдвинута, кожа возбуждена ее сдвигом, и снова поцелуй ровно там, где сейчас были трусики. Йохху от желания уже выгибало дугой. Пока Мик целовал живот, спускаясь от пупка вниз, она еще как-то контролировала себя, но когда он начал целовать линию паха, при этом поглаживая внутреннюю сторону бедра, она уже откровенно стонала и желала почувствовать его внутри себя.
— Мик, — позвала она его.
Он с готовностью навис над ней, прогибаясь. Его возбужденный член упруго упирался в ее пах. Женщина ласкающе провела по стволу рукой, заставив мужчину громко застонать.
— Я хочу тебя, — нетерпеливо сказала она, крепко сминая его ягодицы. Мужские упругие сухие ягодицы.
Второго приглашения не потребовалось. Мик направил ствол внутрь и начал ритмичные движения, вечные еще со дня сотворения мира. Она закинула ему ноги на спину, принимая его как можно глубже. Их громкие стоны и нетерпеливое дыхание были слышны на все озеро. Но их это абсолютно не волновало. И наконец низкий рык разрядки обоих. Менестрель выгнулся в финальном рывке, и удовлетворенно поцеловав Йохху, скатился на бок. Положив голову на согнутую руку, он медленно поглаживал ее руку, что-то тихо напевая себе под нос.
Они здесь остались на несколько дней. Менестрель буквально заставлял лежать ее в воде по несколько часов кряду. Он пояснил, что озеро лечебное и даже пытался подробно объяснить состав воды, которая помимо сероводорода содержала в себе еще массу полезных живых и неживых составляющих, но в результате всех объяснений, воительница поняла, что придется подчиниться Менестрелю и регулярно валяться в воде.
Приятным было, что Мик часто присоединялся к ней, и они даже занимались любовью в воде. Хранитель мысленно улыбнулась, осознав, что теперь плеск волн у нее всегда будет ассоциироваться с этим занятием.

***
Но отдых не может длиться бесконечно. И так она позволила Менестрелю затянуть поход. Теперь надо будет нагонять ушедшее время, увеличив проход за день на несколько десятков лиг. Йохху объявила это Менестрелю за завтраком. Он сосредоточенно крутил над костром палочки с нацепленными на них кусочками мяса из сухого пайка, пытаясь их поджарить. Он согласно кивал головой даже на известие об увеличении дневных переходов.
Потом поднял на нее смеющийся взгляд и сказал, что это небольшая плата за этот отдых на озере, и он рад, что уговорил ее прийти сюда, чем смог отблагодарить за заботу о его жизни. Йохху чуть смущенно улыбнулась, чувствуя, как его пальцы ведут по розовому еле заметному тоненькому шраму на ноге от того злополучного ледяного паука. Да, Мик не зря заставлял ее ежедневно купаться в этом озере. Состав его воды был таков, что рубцы и шрамы на теле Воительницы стали рассасываться. Даже самый старый рубец от рваной раны шатуна начал сглаживаться. А Мик пообещал, что действие воды Вонючего озера на ее кожу продлится даже после их ухода из ущелья. Его рука продолжала поглаживать ее бедро, и Воительница поймала себя на мысли, что ей начинает нравиться неравнодушие мужчины к ее внешнему виду и его забота, что было самым непривычным…
Обратный путь предстоял еще тяжелее. Чтобы хоть частично наверстать время, Воительница решила подняться на гору по восточной стене. Пройдя по Восточным хребтам гряды, они могли сократить путь, не огибая южные отроги. После шести часов подъема, пройдя изгибом над водой, они поднялись на гребень скалы. Кинув последний взгляд на блестевшее внизу каплей воды озеро, они повернули в другую сторону. Теперь их ждали безжизненные утесы, снежные горные равнины, ущелья и скалы.
Эти недели пути дались им нелегко. Но ни разу Воительница не слышала ни единой жалобы от Менестреля. И лишь вечерами, когда он касался ее заледеневшими губами, она понимала, насколько он замерз. И тогда весь вечер они грела его жаром своего тела, а он согревался и отвечал ей встречным теплом. И засыпая под завывание ветра, она сознавала, как повезло повстречать в жизни такого человека. Что знакомство с таким человеком всегда меняет жизнь. Пусть даже на данный момент ты не осознаешь, в чем она меняется.
Об этом, о том везении и счастливом лоте судьбы, который дал им время совместного пути, у них был длинный разговор на одной из последних стоянок перед поселком. Причем в этот раз больше слов принадлежало Воительнице. Это были слова благодарности и даже не чувствовалось грусти в них от предстоящего расставания. Она прекрасно понимала, что ее работа подходила к концу, а такой человек всегда принадлежит миру. И была лишь благодарность за произошедшие изменения в ее жизни. Это была жаркая ночь любви, полная слов признаний и чувств с обеих сторон. Но она строго настрого запретила ему, удивляясь, что смеет так разговаривать с Менестрелем, при прощании в поселке выказать какие-нибудь эмоции, кроме дружеского прощания.
И что самое удивительное, Менестрель послушался ее. Через два дня они расстались в доме Полярных стражей. Она получила благодарность от самого Начальника Патруля, ну и от Менестреля. Он поблагодарил ее за надежную защиту и товарищество во время пути, сжал напоследок ее руку своими двумя и ушел вслед за Стражами на базу.

***
Прошла неделя. Йохху сидела в оружейке и чистила свое снаряжение. Северный ветер, низко воя, раз за разом бросал пригоршни колючих снежинок в маленькое окошко и они с сухим колким шорохом ссыпались вниз по стеклу. Но он нисколько не отвлекал ее от мыслей. Они густым роем теснились в голове воительницы, пока руки заученно повторяли привычные движения. Она размышляла о недавних событиях и мысленно покачивала головой, словно не верила в произошедшее. Сегодня Мик должен был уйти за Полярные ворота на крайний восток. Она была в той стороне и знала, тот путь был немногим легче их последнего отрезка пути…
Оторвавшись от своих размышлений, она поняла, что на пороге уже секунд тридцать стоит Страж. Он чувствовал себя явно не в своей тарелке. Переступив с ноги на ногу, он немного смущенно и оттого более угрюмо, сказал, похоже сам не до конца веря в то, что сейчас произносит, ибо ломало всё привычное:
— Уважаемая, Менестрель отказывается идти дальше без вас.
— Но его поведет опытный Хранитель. Он и без меня справится.
— Это всё так, но Менестрель сказал, что Вы — его Подруга.

Кстати, о рейтинге. Очень чувственно получилось. Респект!

Почему я, собственно, акцентирую на этом внимание )))
Просто хочу сказать, что, имхо, сцены NC описывать трудней всего, и большинство тех, которые мне встречались, некое странное впечатление оставляют… И в оригиналах, и в переводах тоже. Начинает казаться – может, русский язык для подобного рода описаний вообще не совсем подходит?.. Когда мне случается фанфы переводить, иногда думаю – вот понравится мне фанф нц, захочется перевести, а как же я его переводить-то буду? )) Не потому, что неловко или что-то, а просто это действительно очень сложно.
И правильное (в плане языка) описание - это очень здорово, правда.

Вот ))

Спасибо! Рада, что получилось не плоско)) и вызвало реакцию :)
Я думаю, что большинство проблем с описанием сцен НЦ не из-за скудности русского языка, а из-за того, что большинство авторов описывают или розовые слюни/мыльные пузыри/идеальный секс или наоборот, сваливаются в порно. Хотя встречаются варианты столь деревянного описания, что вообще никак не классифицируются)))